Галковский Дмитрий Евгеньевич (род. 1960) – современный русский прозаик, публицист, философ. Автор знаменитого философского романа «Бесконечный тупик» (М., 1998, 2-е изд., испр. и доп.), а также статей, рассказов, пьес. Составитель антологии советской поэзии «Уткоречь» (Псков, 2002). Лауреат литературной премии «Антибукер» за 1997 год (от премии отказался). В 1996–1997 годах издавал журнал «Разбитый компас» (вышли три выпуска). В последнее время из-под пера Галковского вышли две книги – «Пропаганда» (Псков, 2003) и «Магнит» (Псков, 2004). Сайт Дмитрия Галковского: www.samisdat.com.
– Дмитрий Евгеньевич, расскажите, пожалуйста, о своём опыте знакомства и сотрудничества с философом А. Н. Чанышевым?
– Никакого «сотрудничества» не было. Я в 1980-1986 годах учился на вечернем отделении философского факультета МГУ, специализировался на истории зарубежной философии. Чанышев был моим научным руководителем. Никакого «научного руковождения» с его стороны не было. Я писал курсовые работы, он мне без разговоров ставил «пятёрки». Темы для курсовых работ я выбирал сам. Думаю, его устраивало, что со мной не было никаких хлопот. Так же относился к нему и я. Иногда мы беседовали на разные абстрактные темы, обменивались книгами. Чанышев был человеком талантливым, и, конечно, резко выделялся на убогом фоне партийного философского факультета. Как историк философии он был квалифицированным специалистом, к тому же обладающим некоторым литературным слогом. По личным качествам это был человек простодушный и добрый, однако на всю жизнь испуганный советской властью. Испуганный насмерть, до состояния потери достоинства. К сожалению, это случалось часто. Как и все поэты, он был также самовлюблённым эгоистом, поглощённым собственными переживаниями. Пока я не доставлял ему хлопот, он меня поддерживал и собирался рекомендовать в аспирантуру. Как только возникли трудности с защитой диплома (Густырь обвинил меня в некомпетентности и антикоммунизме), Чанышев растворился в пространстве. Диплом я защитил на пятёрку, просто выбросив половину текста, благо он в два раза превышал рекомендуемый объём, но ни о какой аспирантуре не могло быть и речи. В 26 лет я оказался на улице без работы, без связей и без каких-либо перспектив. Разумеется, на всё это Чанышеву было плевать. Я с ним никогда больше не виделся. Не считаю, что он поступил плохо. Время было такое. Кто я ему? Ни сват, ни брат. С чего было заботиться о человеке, который создаёт ПРОБЛЕМЫ.
– Следите ли вы за современной русской философией? Если да, то кого из современных русских философов могли бы назвать?
– Не слежу, и, кажется, не за чем следить.
– Почему русская философия проигрывает русской литературе, учитывая мнение философа М. К. Рыклина о том, что русский писатель – по преимуществу не интеллектуал?
– К стыду своему не знаю, кто такой Рыклин. Можете считать это проявлением антиинтеллектуализма.
– Назовите свой философский бренд – тот концепт Галковского, который впишет его в историю русской философии?
– Опять-таки к стыду своему не совсем понимаю, что в данном контексте означают слова «бренд» и «концепт». Мне кажется поколение, точнее уже два поколения людей, родившихся после 1956 года, сгнили заживо, занимаясь преждевременным рассматриванием себя в зеркало. 18-летние молодые люди не должны думать об энциклопедиях и мемуарах. И 28-летние. И 38-летние. 48-летние... Здесь, пожалуй, начинается расслоение. Одни продолжают жить, другие начинают хлопотать по инстанциям и выправлять документы об их роли в развитии мировой культуры.
– Как вы прокомментируете желание современных русских философов миновать на русской философской почве постмодернистскую традицию философствования?
– См. п. 2
– Кто из философов, кроме В. В. Розанова, является для вас авторитетом?
– Розанов не является для меня авторитетом. Существует устойчивое выражение «глупый ограниченный человек». Розанов был «умный ограниченный человек», всю жизнь боровшийся с границами своего миропонимания. Эти границы не были чем-то имманентным, а были наложены на его сознание сословным воспитанием и эпохой. Своей героической и одновременно жалкой борьбой против «-измов» Розанов мне очень понятен и дорог. Своё отношение к его личности я вполне полно выразил в святочном рассказе «XIX век», опубликованном в «Новом мире». Думаю, Розанов оказался очень близок современным русским людям, отсюда и его популярность.
В молодости на меня произвели большое впечатление Платон и Аристотель. Философию нового времени я скорее воспринимал под культурологическим углом зрения, когда на первый план выступает привязка к определённой эпохе. То есть для меня Юм – это не вневременной абстрактный рояль, а клавесин, интересный своей частной включённостью в сегмент европейской истории. Возможно, это точка зрения не философа, а историка философии, но я по образованию и есть историк философии. Хотя античная история, которой я занимался, ощущалась мной как нечто вневременное и поэтому очень актуальное.
Eсли брать «ход мысли», то моё философствование наверное напоминает Рассела, с поправкой на меньшую математизацию и гораздо меньший национализм.
– Смогли бы вы написать альтернативную историю как мировой, так и русской философии? Если да, то какими бы именами они были представлены?
– Запросто, только почему «альтернативную»? Я бы написал более объективную историю. Русская философия за полной банальностью вообще неинтересна, а что касается мировой, то там всегда нарушается пропорция. Например, выкидывается испанская схоластика или выпадает Карл Краузе.
– Если бы вы писали свой «Бесконечный тупик» сейчас – каким бы он получился?
– Что касается формы, эта книга очень привязана к своему времени. Я по обстоятельствам личной жизни очень уважительно отношусь к тому, что говорю, кому, где и как. Многие обширные цитаты вставлялись в «Бесконечный тупик» в обстановке книжного голода, мне хотелось побольше рассказать о прочитанном. Как герою антиутопии Бредбери. Гипертекстовая форма книги была предчувствием начинающейся компьютерной эры. В некоторых частях эта игра выглядит сейчас слишком тонко. Интернет несколько огрубил идею филологических ассоциаций и ссылок. Но это детали. Мне кажется, я адекватно передал своё тогдашнее состояние и тогдашнее состояние отечественной культуры. Все мы от безделья и страданий тысячу раз пережили своё будущее и умерли в своём времени, так и не родившись. Это судьба поколения, судьба страны. Моя ли это судьба? Не знаю. Честно говоря, мне это не очень интересно. Я новатор. Новатор никогда не оглядывается назад.
– Что вы понимаете под словосочетанием «русская философия»?
– Мне кажется, что философия – это определённое состояние культуры, которое человечество давно преодолело. Сначала это была натурфилософия корпорации, затем государственная унификация. Общество всегда навязывает свою форму индивидуальностям, очевидно, что наиболее тотальное выражение это должно было принять в области свободного мышления. Ведь мышление очень опасно. На этот ящик Пандоры нужен государственный замок. Существует ли национальное мышление? Не знаю. Но в любом случае «национальная философия» так же относится к свободному мышлению, как учебник русской литературы к реальному литературному процессу. Читали себе современники Гоголя, Толстого, Достоевского и Чехова безо всяких учебников и инструкций. Философия Канта или Декарта всё та же государственная или корпоративная «инструкция», по сути совсем не нужная свободному человеку.
Наверно, можно говорить о «русской философии» как некотором элементе российской истории, надо сказать, весьма тщедушном и дрянном.
– Каково, на ваш взгляд, будущее у русской философии?
– С точки зрения метафизической – безумный вопрос. С точки зрения социальной – я в своё время высказался исчерпывающе: закрыть философские факультеты по всей стране. Оставить один-два факультета или отделения. Ну и конечно штук сто на национальных окраинах, в виде светских медресе для байских сынков. Чем бы дитя ни тешилось...
Беседовал Алексей НилоговДата публикации: 02.10.06
Проект: Реактор
© Нилогов А. 2006