Человеческое тело как таковое – это ужасно неудобная вещь. Оно привязывает к определённой точке в пространстве и во времени. Даже здоровое тело представляет собой одно сплошное ограничение возможностей. Его нужно кормить, ему нужно спать и совокупляться. Всё это вызывает у мыслящего человека с трудом сдерживаемое раздражение. Тело дискредитирует саму возможность мышления. Может быть, оно в состоянии «предложить» нечто взамен? Отнюдь. Тело отнимает меня у самого себя, но и не даёт приблизиться к миру. Тело только создает иллюзию существования «внутреннего», оставаясь при этом сугубо внешним. Поэтому каждое со-прикосновение с миром в теле неминуемо приобретает черты выворачивания себя наизнанку. В конце концов, тело как целое даже нельзя подарить. Мы отданы телу без нашего согласия. Это вызывает стыд и горечь. Но не растерянность. Очевидно, с телом нужно что-то сделать. Не уничтожить, поскольку это было бы слишком просто. Скорее отстранить-ся или пре-взойти.
Кибернезис – это название способа отстранения от тела, который сам по себе является эффектом «симбиоза» органической и механической субстанции. Тем самым тело в своей навязчивой и утомительной данности ставится под вопрос. Вопрос примерно такой: что я могу сделать со своим телом, чтобы нейтрализовать его? Данность тела должна быть в свою очередь подвергнута преобразованию в совокупность данных о теле. Собственно говоря, это уже и происходит в современной медицинской практике, где тело превращается в некий шифр самого себя. Это заставляет нас реабилитировать термин «семиотика» в одном его старинном значении. Иначе говоря, кибернезис обозначает совокупность попыток сопротивления наивной логике присвоения тела. Действительно, ведь тело легче всего назвать моим. Не кроется ли за лёгкостью, с которой тело становится условием «меня», его условность? Условность тем более тягостную, что к ней крепится весьма массивный дисциплинарный каркас.
Повсюду тело сторожит спокойствие и стабильность повседневности, выдавая мне в распоряжения только «доступное», «физические возможное», «переносимое» и т.д. Предельно доступным смыслом является тут моя жизнь. Повышенная забота о «доступности» – это, безусловно, характерная черта тела-как-жизни. Но также и характерная черта философского анропологизма, озабоченного выяснением точного места человеческого. Эта уже-выданность, предочерченность «смысла» жизни с телом/как тела/в теле на первый взгляд надёжно обеспечивает современному человеку его идентичность.
Телесное тождество в его ограниченности прошлым «вот этого» тела» и будущим «вот этого» претендует на создание для индивида универсального горизонта смыслополагания, разрыв которого воспринимается как глубочайший кризис определённой картины мира. Смысловые структуры телесной повседневности определяют такой режим воспроизводства тела, который поддерживает признание этого последнего в качестве «своего». Каждый элемент телесности в свернутом виде связывает индивида с (его) телом. Человек в буквальном смысле сохраняет себя, заботясь о теле. Ведь это именно тело не даёт мне выйти из себя и превращает каждый такой «выход» в чистую карикатуру. Необходимо теперь почувствовать тело как угрозу, как источник опасности. И, заметим, снова увидеть позитивное онтологическое значение «самоубийства» (если вообще этот термин сохраняет какой-то смысл), затушеванное морализаторским пафосом христианской цивилизации.
Метафорически можно было бы назвать кибернезис вторым рождением тела. Рождением в смысле вы-ведения на свет, «выплёскивания» в мир-без-телесности. Этот новый старый мир образует новое пространство актуализации, пространство (само)понимания тела. Лишаясь телесности, тело впервые понимает себя в мире как мирское. Раньше оно было закрыто для мира своей телесностью. Именно мир создает дистанцию/переплетение между действительностью тела и его оставленными позади телесными возможностями. «Бытие» тела не линия, а структура. Мир при-даёт телу сложность. Тело «может» совершать нечто. Что же становится полем его свершений? Оно само. Обращаясь к «себе», тело усматривает мир. Но это происходит только в том случае, если выхваченный мир не называется сразу «моим», вообще чьим-то. Ничейность мира открывается в пред-(о)ставленности тела технико-технологическому воздействию. Термин «воздействие» здесь впрочем уже неуместен, поскольку предполагает апелляцию к концепции органического тела, создающего и воспроизводящего границу внешнего и внутреннего. Скорее нужно говорить о гибридизации, переплетении органического и механического, создающем новое кибертело. Гибридизации, которую, разумеется, не следует понимать как просто смешение разнородного. Здесь уже не действуют прежние родо-видовые классификации. Кибертело существует в какой-то своей, странной и завораживающей логике.
Функционирование кибертела может одновременно происходить на нескольких/многих платформах-носителях, тем самым полностью расщепляя единый узел пространственно-временной локализации. Кибернезис даёт телу возможность параллельного существования в нескольких средах и притом существования в значительной мере автономного. Тело избыточно по отношению к каждой отдельной реализации и поэтому вы-бывает из неё. Тело де-субстанциализируется, рас-средо-тачивается, утрачивая монотонное материальное постоянство. Пространство и время тела, прежде всегда сосредоточенные в одной «точке», отныне рассеиваются, трансформируюсь в связанный чем-то вроде семейного сходства коллектив или коллекцию. Да-да, отныне можно в буквальном и в переносном смысле этого слова коллекционировать, собирать «собственное» тело. И такая коллекция как раз и будет образовывать некоторую темпоральную или топологическую «структуру».
Структуру, разумеется, не связанную определённым линейным порядком и похожую больше всего на скопление или рой мерцающих линий. Трудно определить способ существования элементов такой структуры. Они просто «есть». Они не имеют культуры. Они не имеют истории. Они имеют только то состояние, в котором актуально находятся. Кибернезис как особая практика устанавливает режим(ы) тотальной актуальности тел. Это, в частности, предполагает, что тела как таковые не могут быть символически представлены, замещены знаками. Знаками удобно замещается телесность. Тела не имеют речи, потому что не нуждаются в ней. Хотя, конечно, тела имеют язык. Место тела нельзя занять/заместить его телесностью. То есть смотреть нужно не только и не столько на «само» тело, сколько из него. Иначе видение будет жёстко ограничено телесностью.
Протяжённость как доминанта телесной организации уступает своё место распределённости тела. «Обладать» кибертелом – значит рассеивать, распылять его в пространстве и времени, везде оставляя частицы «своего» присутствия. Эти частицы могут начинать самостоятельную жизнь, мутируя и порождая новые кибертела. Кибертело вообще радикально случайно. Для него возможность случать-ся, происходить гораздо важнее «простого» респектабельного постоянного пре-бывания. Такое тело состоит не из органов и сочленений, а из событий, образованных ансамблями частиц, выстраивающихся вокруг определённой силовой линии, задающей «ось» симметрии. Тела всегда много, и благодаря этому оно всегда одно. Тело состоит из единства переходов/смычек между событиями расставания с какой-либо случайной телесной оболочкой.
Возникающее в кибернезисе тело является телом радикально активным, разомкнутым в практику. Такую практику, в которой преобразование предмета отождествляется с преобразованием форм предметной деятельности. В складывающемся ныне типе общества тело оказывается базовым звеном социальной коммуникации, отменяющим различие плана содержания и плана выражения. Общественная активность выражается и оформляется посредством активности тел. Её хорошим выражением является, в частности, клубная активность, заполняющая «ночную» жизнь жителя мегаполиса. Ассоциация тел может воспроизводиться независимо от «реальных» качеств своих элементов, создавая самостоятельно работающее целое или вернее систему «целых», каждое из которых допускает возможность спонтанной и переменчивой функциональной специализации.
Намечаемая здесь концепция кибернезиса требует пересмотра (в очередной раз!) традиционных способов концептуальной работы, воплощённых, в частности, в дисциплинарной организации философского знания. Хочется рассчитывать на возникновение новой области постчеловеческой метафизики – соматологии, науки о теле. Соматология как метафизика наступает после метафизического краха антропологии, эстетики, социальной философии. Я с трудом подбираю пригодные слова для полноценного выражения её содержаний. Для всего этого мне не хватает названий. Ясно одно: уже сейчас требуется продуктивно использовать неудовлетворённость современным состоянием философии, начав строить мост от человеческой эпохи к постчеловеческой. Возможно когда-нибудь единственным, что будет связывать эти эпохи вместе, останется тело. История планетарной цивилизации превратится в историю тела, историю корпоральных формаций. А соматология станет метаисторией/нарратологией тела. И отправной точкой метаистории тела будет событие кибернезиса.
Основным результатом кибернезиса становится (само)извлечение тела из «окружающей» его телесности. Можно даже сказать так: тело становится «чистой» структурой, способом соотнесения различных частей, связанных друг с другом по принципу резонанса. Тело совпадает с некой идеей тела, производя процедуру своеобразной эйдетической редукции, которая открывает возможность «зарегистрировать» специфические качества тела как такового, тела без телесности. Впрочем, здесь возможны и другие формулировки. Существенно уже сейчас подчеркнуть одно: тело как вне-телесное, экстракорпоральность тела. Отныне на тело нельзя указывать, пред-писывая ему его время или его место. У кибернетического тела может быть любое время и любое место. Оно принципиально хаотизировано. Только хаос является здесь не начальным, а конечным пунктом развития, итогом сложнейшей биомеханической коэволюции. Мы говорим ? «Ближе к телу!», подразумевая – «Дальше от телесности!».
Дата публикации: 09.04.09
Проект: Библиотека форм
© Сафронов П. 2009