Нилогов А.

Идентификация (не)гениальности

Гениальность и признание. Кадр из кинофильма Видок

Олегу Валентиновичу Игнатьеву

Современники могут довольствоваться лишь неудачами гения, тогда как потомки рискуют пожать их плоды, – одни предшественники вправе претендовать на истоки гения, ибо он создаёт для себя самого, а не для собственного окружения, в котором не преминёт затесаться какой-нибудь другой гений, чтобы отделаться банальностью «Негения может понять только негений», – но с опорой на тех непризнанных гениев, которые ещё в прошлом и за которых ни один современник никогда не вступится, – вот почему гению так трудно признать другого гения среди своих современников, что питает традицию непризнанной гениальности, которая может оказаться единственной из возможных, поскольку нелегко предположить традицию признанной гениальности, – вот почему гений всегда обращён назад – к истокам непризнанной гениальности, – вот почему idée fixe для гения служит поиск ответа на вопрос «Какова природа признанной гениальности?», который является тем антропологическим водоразделом, что определяет истинную человечность от лживой – «слишком человеческого», – признанная гениальность разоблачает в гении его божественную цель, заключающуюся в обожении Бога в своих тварных созданиях, – если гений признан – значит с него сорван лик самого Бога, чья божественность может быть перехлёстнута через человеческий край, и тогда мы с неизбежностью столкнёмся со злом и его персонификацией – Сатаной, – вот почему такой трюизм, как «Гения может понять только гений», ещё долго будет препятствовать нашему подлинному вопрошанию о признанной гениальности, синонимом которой в XX столетии стала транс-дискурсивная личностность, – вот почему о признанности того или иного гения нельзя сказать постфактум, но лишь – авансом, – анонсом, – или – почти что нонсенсом, – анонсенсом, идентифицировать который не рискнёт ни гений, ни негений, – вот почему ответ на вопрос «Как же всё-таки происходит признание гениальности?» является самым фундаментальным в её определении, чья генеалогия может и вовсе не совпадать с антропогенезом, – тем более – с происхождением конкретного гения, – вот почему гений может и не увидеть в другом гении именно другого гения, а не себя самого, – откуда и изначальная обращённость гения к истокам непризнанной гениальности, тогда как истоки признанной гениальности всегда устремлены вперёд – ко времени, когда будут сняты все различия между признанной и непризнанной гениальностью, – однако если мы внимательно проанализируем вышеприведённую банальность, то перед нами откроется парадоксальная перспектива предвидения гения под девственной личиной современника, а именно – предустановленную гармонию, с одной стороны, между гением и гением, а с другой – между негением и негением, которая сможет обезопасить нас от третьего варианта – от встречи гения с негением, при которой гений перестанет быть гением, если признает в негении негения, то есть того современника, чья гениальность является по преимуществу непризнанной, – при условии, что негения может понять исключительно негений, всегда остаётся неизвестным, кто же из этих двух – гений, а кто – негений (и притом не обязательно в качестве непризнанного гения, не говоря уже о статусе непризнанного негения), – при условии – что негением может оказаться гений, не признанный таковым в самом себе, но лишь по прошествии времени, а не в традиции непризнанной гениальности, – «Кто имеет право выносить суждение о своей непризнанной гениальности в самом себе?», – при условии – что другой негений может оказаться гением, не признанным таковым в самом себе, – вот почему наряду с традицией непризнанной гениальности как таковой существует ещё и традиция непризнанной гениальности в самом себе, – при условии – что негений может оказаться современником в качестве непризнанного гения, тогда как другой негений – непризнанным гением в самом себе, – «Как же отличить негения, признанного самим собой в своей гениальности, от негения, признанного самим собой в своей негениальности?», – «Как же отличить негения, не признанного другими в своей негениальности, от негения, не признанного самим собой в своей негениальности?», – вот почему при ответе на эти предельно дистинктивные вопросы так важно проявить осторожность, чтобы в спешке не основать таких вычурных традиций, как традиция не признанной негениальности со стороны других и традиции не признанной негениальности в самом себе (отличие субъекта последней от гения, не признанного самим собой в своей гениальности, состоит в том, что он не может в такой же равной степени не признавать в себе собственную гениальность, тогда как второй может в не меньшей степени не признавать в себе собственную негениальность), – сдаётся нам, что между гениальностью и негениальностью существует своего рода предустановленная дисгармония, точно так же, как и между их непризнанными вариациями, – вот почему так тяжела судьба признанного гения и признанного негения, если таковые признания делаются в отрыве от соответствующих традиций, которые история человечества ещё не знала, не знает и, вероятно, так никогда и не узнает, – «Негения может не понять только негений», – вот почему так трудно отказаться от предустановленно гармоничных соотношений между гением и гением и между негением и негением (при условии – что критерии идентификации гениальности и негениальности, а также их многочисленных инвариантов, всё ещё накануне подвопросности), тем более если на кону – посмертная идентификация, наиболее глупо получившая своё выражение в народной мудрости о покойниках, о которых разрешается говорить либо хорошо, либо ничего, тогда как именно о покойниках и следует высказываться настолько категорично, насколько это поможет оценке прижизненной реализации человеком самого себя посредством своего дела, что в корне противоречит народной мудрости, или мудрости большинства, – того «многого множества», которое всегда стыдится услышать о себе истинное суждение как о лишних людях, чьё существование было оправдано лишь в тени нелишних, знающих своё дело, а потому не обременённых ответами на экзистенциальные вопросы (в отличие от обременённости экзистенциальными вопросами), – вот почему вопрос о признании того или иного человека в качестве гения предполагает ответ об исключительном статусе такого человека, – о наделении его собственно человеческой субстанциальностью (несмотря на скоропалительный отказ в философии от категории субстанции), которая оперирует исключительными предикатами (например, «самый умный человек» или «самый глупый человек»), оправдывающими уже не антропологическое неравенство людей от рождения, а неравенство антропогеничное (от антропогения – максимальное выражение человеческой сущности), задающее контуры сверхантропологической природы, которая придёт на смену икономической антропологической природе, определяющей человека в координатах дефицита и ущерба, – вот почему так наивна та народная мудрость, которая признаёт в каждом естественном человеке врождённую гениальность, боясь прогадать больше на непризнанных гениях, чем на непризнанных негениях, ибо исходит такая народная мудрость из икономической природы человека, – вот почему человек становится гением (или антропогеничным существом) тогда, когда признаётся в неразделённой любви к любому Другому, выступающей всего лишь одной из сверхантропологических масок, под которой та самая неразделённость непреодолима прежде всего с самим собой, но сожительство с которой может полагаться как нарциссический дар, не требующий взаимного влечения к самому себе точно так же, как неразделённо любящий не требует ответной любви, а исполнен бесконечной благодарности за саму возможность любить (пускай и неразделённо), при которой окончательно побеждается разрыв между нарциссизмом и его неразделённостью в самом человеке, что делает такого человека носителем дарящей добродетели (Ницше), размыкающей его в координатах избытка и прибыли навстречу сверхантропологической природе (постулируемой безосновной с тем, чтобы впоследствии не быть редуцированной к собственным же истокам), – вот почему гением может быть назван тот, кто превзошёл в себе нарциссический дар, приобретя себя в качестве безвозмездно берущего (то есть даряще-крадущего), а не безвозмездно дающего (то есть даряще-одалживающего), в апологии дарящей злодетели.

Дата публикации: 29.01.07
Проект: Библиотека форм

© Нилогов А. 2007 

Сайт |©2004-2007 Censura