Vergangenheitsbewaeltigung, на русском языке времен Перестройки - "Покаяние". "Покаяние", или просто – преодоление тоталитаристского прошлого - это задача, которая теоретически стоит перед всеми народами с тоталитаристским опытом. Аверницев, пожалуй, одна из главных фигур интеллигентского "покаяния" 90-х, которое так и не случилось, пишет: "Один из уроков, которые мы извлекаем из анализа тоталитарных безумств, состоит в том, что безумством становится всякая система рассуждений, когда она становится некритической по отношению к себе" (там же). Следовательно, настоящее Покаяние - это критическое Покаяние. Иначе даже оно превращается в то, должно рано или поздно стать его собственным объектом. Чтобы не каяться в покаянии нужно быть критичным к покаянию. Причем критика Покаяния – это не отказ от него, но наоборот утверждение. В связи с этим, критика Покаяния (или критическое Покаяние) радикально отличается от литературной практики скандального писателя-консерватора Мартина Вальзера, призывающего публично не признавать более никакой «немецкой вины». Критическая функция Покаяния как раз и состоит в том, чтобы само Покаяние не могло стать элементом национальной идентичности, частью менталитета, оставаясь на уровне авто-Просвещения, культурой, а не природой. Здесь Вальзер прав и не прав одновременно – в своей критике Покаяния, равнозначной отказу от него, он критикует не столько критику Покаяния, сколько неверный способ покаяния, ориентируясь на «освобождение природы», тогда как речь идет о духе.
Критика Покаяния в том, что она собой представляет, дана в покаянии нобелевского лауреата в области литературы Гюнтера Грасса, яростного борца с нацистсим прошлым, со всеми формами расизма и шовинизма, что выделило его как одного из самых политических писателей современной Германии. Это, пожалуй, одновременно и самая радикальная критика покаяния, данная в форме покаяния, и вызов покаянию как таковому. Дело ведь не в том, что Грасс, как он признался в телешоу-презентции новой книги «Очищая луковицу» одиннадцатого августа 2006-го, служил в Waffen SS. И даже не в том, что все эти долгие годы скрывал факт службы. Вернее, не столько в этом. Его "Жестяной барабан" является одним из документов немецкого Покаяния. Может быть не самым значимым – «иконой» немецкого Покаяния считается фото Вилли Брандта, ставшего на колени в Освенциме. Но этот текст, - как один из многих документов Покаяния, - известный большинству прежде всего посредством экранизации Шлендорфа, оказался залогом немецкого национального перерождения. Самое, пожалуй, неприятное для современного культурного немца, то, что текст романа нельзя так просто оторвать от автора, забыть Грасса. Ведь Грасс - это не просто еще один из 47-ми, это каждый немец, переживший войну - таков один из культурных и политических смыслов этого документа под названием "Жестяной барабан". Грасс с его биографией – сам является живым документом. Было бы по меньшей мере наивным полагать, что нечаянное признание нобелевского лауреата является хитрым пиар-ходом в маркетинговых стратегиях нового романа. В любом случае, волна разочарования, захлестнувшая немцев, куда сильнее возможного эффекта неудачной рекламы.
И вот, документ оказался фальшивым. Покаяние оказалось незаконченным и требующим дополнительного покаяния, хотя узнали мы об этом, как ни парадоксально, из покаянного акта. А значит, никакого Покаяния как разового акта не было. Документ, свидетельствующий о покаянии, подложный. Вопрос критики покаяния в том, каков этот документ - фальшивка ли он или просто нечто, попавшее в стопку бумаг по ошибке. По большому счету, кажется, все равно, на чем производится клятва-Покаяние. Но если речь идет о том, что в акте клятвы то, на чем клянутся становится ее записью, то, как кажется, уже "не все равно". Нынешняя ситуация с фигурой нобелевского лауреата в этом свете оказывается критикой немецкого Покаяния, по меньшей мере в той форме, где подразумевалась идея Покаяния-акта, разового Покаяния, способного переродить, вопреки идее Вечной памяти и бесконечного Покаяния, которое, как принято считать, способно погубить кающегося, задавить его своей массой.
Эта проблема Покаяния не "простая теория". Критика покаяния ставит вопрос о том, как же жить дальше, если вдруг оказывается, что ты только себя обманывал, а не покаялся. С другой стороны, вечное покаяние - это некритическое покаяние, т.к. ставит покаяние превыше любых действий, превращая в императив: «действуй всегда так, чтобы максима твоего поступка представляла собой форму покаяния и как таковая могла лечь в основоположение всеобщих законов». Или – «кайся так, чтобы каялись другие». Любое действие должно было бы быть выполненным дважды - один раз как таковое, второй раз как всеобщее покаяние и в этом смысле полагается, что всегда выполняется только одно действие: есть только одно Покаяние, при этом нельзя «недокаяться» или «перекаяться». "Жестяной барабан" решал задачу всеобщего покаяния следующим образом - если кающийся в своем действии покаяния в состоянии вернуться к тексту документа совести, то это возможное действие, если нет - это действие нельзя делать. То есть, если «Жестяной барабан» и не «библия» покаяния, то по меньшей мере одна из ее глав, оказавшаяся вдруг апокрифом. И вот теперь выясняется, что в самой структуре покаяния оказалась пробоина. Вопрос критики Покаяния звучит теперь так: является ли необходимым для Покаяния наличие в сердце кающегося непокаянного уголка?
Тема Покаяния – это тема пределов радикального сомнения. Если полагать возможность Покаяния, одновременно нельзя в нем сомневаться. Состоялось ли немецкое Покаяние, пусть даже оно беспрецедентно? Фигуры Вальзера и Грасса говорят об этом так, что оно все-таки состоялось в беспрецедентно несостоятельной форме. В конечном итоге, у нас нет никаких прав сомневаться в Vergangenheitsbewaeltigung.
Дата публикации: 26.08.06
Проект: Реактор
© Данилов В. 2006