Давид Израилевич Дубровский (род. 1929) – современный русский философ и психолог. Доктор философских наук (1969), профессор (1973). Участник Великой Отечественной войны. Член редакционных коллегий журналов «Философские науки» (1971-1991), «Российский психоаналитической вестник» (с 1991), «Полигнозис» (с 1999), «Эпистемология и философия науки» (с 2004). Основатель и председатель Всероссийского центра изучения восточных единоборств (с 1987). В 1971-1987 – профессор философского факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. С 1988 работает ведущим научным сотрудником Института философии Российской Академии наук. Заместитель Председателя научного Совета РАН по методологии искусственного интеллекта. Разрабатывает проблему «сознание и мозг», концепцию субъективной реальности, которая вызвала знаменитый спор с философом Э. В. Ильенковым о природе идеального. Автор книг «Психические явления и мозг» (1971), «Информация, сознание, мозг» (1980), «Проблема идеального» (1983; второе, дополненное издание, 2002), «Обман. Философско-психологический анализ» (1994) и более 150 статей по философским проблемам психологии, эпистемологии, психофизиологической проблеме, ценностно-смысловым структурам сознания, проблемам бессознательного, самообмана, полуправды, философии и психологии восточных единоборств. Биографическая справка о Дубровском помещена в десятом издании «Кто есть кто в мире» ("Who' s Who in the World", 1989). Наша беседа с Давидом Израилевичем состоялась в рамках проекта «Современная русская философия».
– Давид Израилевич, давайте начнём нашу беседу с вопроса о вашем отношении к современной философии?
– На столь сложный вопрос я могу кратко ответить, что отношение сложное. Современная философия чрезвычайно разнообразна как по своей проблематике, так и особенно по нынешнему составу её деятелей. Только в России их насчитывается несколько тысяч человек (см., например, список, публикуемый «Вестником российского философского общества»). Чтобы судить о современной философии в целом, надо специально исследовать этот вопрос. Информационное общество существенно повлияло на развитие философской мысли, что требует особого внимания. Резко возрос плюрализм философского знания, поколеблены его классические ориентации, усилились тенденции иррационализма, крайнего релятивизма. Я могу высказать мнение лишь о тех областях, которые мне близки. Впрочем, некоторые оценки, думаю, можно отнести и ко всему нынешнему этапу философской деятельности. Это касается того рыночно-рекламного духа, который охватил в последние десятилетия культуру и существенно сказывается на философской деятельности. Слишком уж часто мы видим как жажда успеха и самоутверждения теснят поиск истины, правды, подлинных смыслов, как вольготно чувствует себя энергичная и амбициозная посредственность, в каких больших объёмах публикуются дилетантские тексты. И, конечно, лишь сравнительно небольшое число авторов демонстрируют подлинный профессионализм и творческую продуктивность, вносят вклад в развитие философской мысли. Определённые успехи, на мой взгляд, наблюдаются у нас в таких областях, как эпистемология, логика и методология научного познания; в последние годы опубликован ряд значительных работ по философии культуры, этике, эстетике. Тревогу вызывает тот факт, что в последнее время резко уменьшился приток в философию талантливой молодёжи.
– Как вы относитесь к философскому постмодернизму?
– На эту тему у меня была статья «Постмодернистская мода», опубликованная в «Вопросах философии» (2001, № 8), в которой я высказал своё критическое отношение к этому направлению. Конечно, постмодернизм выразил некоторые реальные черты кризиса культуры постиндустриального общества. В концептуально-теоретическом плане у его главных представителей трудно обнаружить существенные новации, хотя философский и всякий иной шум вокруг этого направления был большой. Нагнетание скепсиса, релятивизма, деструктивности, эстетизация абсурда, стремление сокрушить традиционные ценности – во всём этом есть нечто патологическое. То, что ведущие представители постмодернизма были ярки, талантливы, усиливало их негативное влияние на философскую мысль. Сейчас на Западе постмодернизм сильно поблёк. А у нас мода на него ещё не прошла. Отдельные наши весьма одарённые авторы тоже отдают ему дань, например Фёдор Иванович Гиренок. У меня с ним добрые отношения, но я мог бы выступить его критиком.
– Я бы тоже хотел лишить Гиренка его косноязычного языка, который часто бывает сродни косномыслию, но…
– Ну, это вы уж слишком! Я бы сказал спасибо за то, что он у нас есть такой – оригинальный, непосредственный, сильно выделяющийся на фоне массы серых философов . Для меня в философии, как и в искусстве, важно не что , а как . Как исполнена работа! А это включает язык, стиль, оригинальность мысли. У Гиренка, например, много интересных образов, метафор, ассоциативных откровений. Но главное, конечно, концептуальность, обоснованность результатов исследования поставленного вопроса. Многие сейчас превозносят Мамардашвили, считая его выдающимся философом. Я знал его лично, он был хороший, интересный человек, блестящий лектор. Но что, собственно, создал Мамардашвили в области философии? Каковы критерии оценки его работ? Давайте зададимся общим вопросом о критериях значительности того или иного философа?..
– Пока я придерживаюсь фукианской традиции – понимание истины как воли к власти, способности навязать свои тексты, идеи, концепты. Кстати, в этом отношении среди последователей М. Фуко можно назвать и американского философа сознания Д. Деннета с его теорией меметики, – культурной (а следовательно, и философской) генетики, когда философские идеи превращаются в id é e fixe , множат себя в головах философов и начинают жить там самостоятельной жизнью.
– Ваш критерий (связанный, конечно, и с ницшеанской традицией) весьма типичен для эпохи информационного общества. Он чисто коммуникативный. В худшем его толковании (а оно преобладает!) неважно, что именно вы утверждаете или отрицаете, важно, чтобы вам поверили, «заразились» вашей мыслью. Нужен успех! Любой ценой! Истина здесь не обязательна. Сплошь и рядом мы видим, как объективные критерии реальности подменяются критериями правильного исполнения роли, которые насаждаются средствами массовых коммуникаций. Именно они творят кумиров, в виде которых не столь уж редко выступают полнейшие интеллектуальные ничтожества; они «философствуют» с телевизионного экрана, чувствуя себя «учителями жизни». Надо сказать, что и многие западные философы – среди них и значительные – энергично рекламируют свой товар, не гнушаясь использовать средства, характерные для шоу-бизнеса.
– Но есть ли смысл говорить о моде, когда средства массовой коммуникации растут в геометрической прогрессии? Не трансформируется ли такое положение дел во что-то качественное?
– Определённые качественные изменения в системе культуры и массовом сознании очевидны. Между транслятором информации и её потребителем увеличивается пропасть, у последнего практически нет обратной связи и действенных средств проверки сведений и оценок, которые навязывает ему пресса, телевидение и т. п. Эта асимметрия в коммуникативных контурах неуклонно нарастает, а вместе с ней и сфера неопределённости, в которую погружён человек. В этих условиях он легко поддаётся воздействию суггестивных факторов, своего рода зомбированию. Те, в чьих руках находятся средства массовых коммуникаций, жёстко преследуют свои цели, часто крайне эгоистические и низменные. На службе же у них профессионалы высокого класса, использующие изощрённые техники манипуляции массовым сознанием. У них есть только один критерий – рейтинг и только один бог – успех. Поэтому, если нужно, то белое будет сделано чёрным или серым, как и наоборот. И масса это проглотит. Мы ведь видим, что явные посредственности, «раскрученные» телевидением и прессой, обретают популярность и как бы высокую значимость – в политике, искусстве, философии.
– А кто именно в философии?
– Что касается «раскрученности» философов, то это скорее относится к некоторым западным коллегам. О наших я говорить не буду, боюсь кого-то обидеть. Все мы люди со своими слабостями, «примочками», «складками» и прочей иррациональностью. «Человеческое, слишком человеческое»! – как говаривал Ницше. Но философы, конечно, различаются по своему творческому рангу. Большинство из нас – мыслители среднего уровня, труд которых, однако, создаёт и поддерживает основу и непрерывность философского развития. Выдающийся философ – большая редкость. Для меня выдающийся философ определяется по такому критерию, как наличие у него оригинальной и обоснованной концепции, которая позволяет решить или по-новому осмыслить какую-либо классическую проблему. Если такой концепции нет, то, вероятно, он высказал ряд оригинальных идей, которые имеют глубокий смысл, послужили стимулом существенного развития сложившихся представлений. Если у него и этого нет, то вряд ли к нему приложим эпитет «выдающийся». Вернёмся к Мамардашвили. Он, конечно, личность незаурядная. Однако его книги, изданные в последние годы, это не совсем Мамардашвили. Это чаще всего обработки его лекций, записей, выполненные его друзьями. При жизни он очень мало писал, был ориентирован прежде всего на разговорный жанр, на устную философскую традицию. Его лекции собирали значительные аудитории, он был артистичен, касался многих вопросов, которые были, если и не табу, то явно не в фаворе у идеологического начальства. Эти лекции учили мыслить, учили любить и хранить высокие ценности. Для того времени Мераб Мамардашвили был крупным явлением философской жизни. Но я должен прямо сказать, что в изданных текстах Мамардашвили я не нахожу каких-либо существенных концептуальных новаций. Мне претят его медитативность, повторы, долгие «диалектические» периоды и коловращения, содержание которых уже давно знакомо, довольно высокая степень неопределённости суждений. Я, конечно, не отрицаю пользы этих изданий. Людям другого ментального склада, чем мой, это может нравиться, и – на здоровье. Для меня труд философа – это напряжение мысли, экономия слов, высокая степень интеллектуальной ответственности, воля к постижению смыслов бытия, сверхзадача. В силу человеческой слабости мы редко достигаем даже посильных для нас высот, но обязаны к ним стремиться. Сейчас в философской литературе небывалое изобилие, но вместе с тем небывалая компилятивность и информационная избыточность. Очень трудно всё это читать, трудно вычленить что-то новое, интересное.
– Но, по-моему, трудно это сделать потому, что у нас практически нет историков современной русской философии, которые бы отслеживали on - line -философию. Не секрет, что большинство историков философии сосредоточено на серебряном веке – как уселись в своё время (конец XX века), так до сих пор и не слезли с него. Кто-то успел переключиться на русскую философию в эмиграции и лишь некоторые (например, Н. В. Мотрошилова, М. Н. Эпштейн) пытаются анализировать уже советскую философию.
– Я согласен с вами. Книги не читают, а считают, включая количество страниц, число знаков, тиражи. У некоторых авторов уже штук по двадцать книг. Они почитают себя самыми крупными философами. Нет независимой критики, нет никаких фильтров. В печать проходит всё, даже явный бред. При советской власти были действенные фильтры, сильно отягчённые, правда, идеологическими запорами, но они отсеивали безграмотные, вторичные тексты. От таких фильтров боже нас упаси. Я, конечно, имею в виду другое. Философская культура предполагает справедливые, основательные санкционирующие регистры. Фильтр – это не цензура, а высокопрофессиональные люди, которые отслеживают интеллектуальный процесс, изучают его, оценивают. Нам нужна философская критика, авторитетная оценка. Редко встретишь объективную и одновременно доброжелательную рецензию. Как воздуха не хватает нормальной коммуникации, дискуссий, полемики, референтного круга. В общении много амбициозного, показного, рекламного. В США, например, тоже хватает философского «базара», но он отличается от нашего так же, как американский гипермаркет от российского магазина начала 1990-х годов. Я не вижу крупных новаций в американской философии, но должен признать, что там есть движение мысли. У них есть активное сообщество, у нас же оно выражено крайне слабо.
– Хорошо, что вы упомянули об идеологических фильтрах, существовавших в советское время. Но может быть, именно из-за них наши отечественные философы и разучились создавать крупные концептуальные философские произведения?
– Сомнительно. Столько лет прошло уже, как рухнула советская система, а мы всё пеняем на неё, стремясь оправдать свою творческую импотентность и слабость духа.
– Однако получается, что в философии всем находится место? А кого бы вы смогли вычеркнуть из истории философии?
– Сама история философии вычёркивает многие имена.
– Как так сама история философии? Может быть, историк философии как субъект истории философии?
– История философии создаётся историками философии. Но не всеми. История философии вычёркивает имена и многих историков философии, ибо она представляет собой такое содержание, которое обосновано, признано большинством профессионалов, выдержало испытание временем. Историк философии – это не архивариус, а мыслитель, исследующий процесс развития философии, соединяющий настоящее с прошлым. Это требует эрудиции, кропотливого анализа и, конечно, специальной одарённости. Сейчас, как никогда, важна такая интегрирующая работа.
– У того же Гиренка есть специальный термин «эрузит» («эрудит + паразит»). Не является ли историк философии таким эрудированным паразитом, который паразитирует на текстах оригинальных философов?
– Но как же без эрудиции можно заниматься историей философии? Ведь тут требуется основательное знание обширного и многообразного материала, который вы призваны упорядочить, систематизировать, осмыслить и оценить. Это – специфический, довольно трудный и важный вид философской деятельности. О каком паразитировании тут можно вести речь? Конечно, есть среди историков философии и такие, которым как раз недостаёт эрудиции, трудолюбия и творческих способностей, а, главное, недостаёт ответственности и честности. Ну и что здесь особенного? Конъюнктурщик встречается всюду. Им может быть не только посредственность, но и талант. На талантливых конъюнктурщиков сейчас, кстати, большой спрос.
– Каких современных русских философов вы можете назвать?
– Если брать близкие мне области философии, то я с большим уважением отношусь к таким своим коллегам, как В. А. Лекторский, И. Т. Касавин, В. С. Стёпин, В. Н. Порус, П. П. Гайденко, Н. В. Мотрошилова, Э. Ю. Соловьёв, А. П. Огурцов, А. М. Руткевич. Я мог бы легко продолжить этот перечень. Думаю, из ныне живущих можно назвать несколько десятков профессионалов высокого уровня, которые успели уже внести свой вклад в развитие российской философии. Кроме того, есть немало молодых людей, уже зарекомендовавших себя серьёзными мыслителями. Россия – велика. Несмотря ни на что она не устаёт рождать новые таланты. Важно их увидеть, вовремя поддержать.
– Вы исходите из понимания философии как науки? Для вас важен критерий научной рациональности?
– Философия, конечно, не наука, это – особый вид духовной деятельности, использующий тем не менее научные познавательные средства и подходы, что характерно и для других видов культуротворческой деятельности. Для меня и для очень многих моих коллег крайне важны критерии научной рациональности. Особенно в наше время разгула иррационализма. В России, например, сейчас практикуют более 400 тысяч магов, колдунов, гадалок, экстрасенсов, целителей, астрологов и т. п. Каково же число их клиентов? Разве это не показатель состояния массового сознания? Газеты пестрят рекламой оккультных услуг. Немалая часть нашей интеллектуальной элиты, в том числе лица, имеющие учёные степени, искренне или следуя моде, подыгрывает всей этой братии, среди которой сплошь и рядом либо жулики, либо невежественные и параноидные субъекты. Дошло до того, что даже такая газета, как «Известия», ежедневно публикует «астрологический прогноз». Для непредвзятого человека эти «прогнозы» – заведомая муть на уровне базарной гадалки. Спекуляции на иррациональном в человеческой натуре имеют серьёзные негативные последствия – разжижают волю к активной самодеятельности, к вере в себя, мутят сознание, оптимистическую перспективу жизни, сгущают страх перед неведомым и «высшими силами», не говоря уже о тех плодах, которые получают от этого торговцы на рынке оккультных услуг и определённые политические силы. В последнее время модно разглагольствовать о негативной роли науки в развитии культуры, о сциентизме, списывать на него беды нашей цивилизации. Однако именно наука – страж объективности и рациональности в системе культуры, действенное средство против разнузданного субъективизма, обмана, нигилизма, деструктивности.
В наше время повышается требование к рациональности философии, усложняются её взаимосвязи с наукой. Остро сознавая ограниченность научного знания, неизбывную проблемность человеческого существования, неопределённость будущего, рациональная философия призвана крепить мужество духа, всемерно поддерживать оптимистическую перспективу, ибо только они способны генерировать энергию и волю, необходимые для решения глобальных проблем человечества. Хочу подчеркнуть: когда речь идёт о рациональной философии, то имеется в виду, что она стремится к теоретическому обоснованию выдвигаемых положений, концептуальной оформленности своих результатов, открытых для критического обсуждения, требует логической последовательности, доказательности и высокой интеллектуальной ответственности автора. Она вовсе не отрицает ценности тех философских жанров, которые связаны с использованием художественных средств, насыщены образной мыслью, оригинальными метафорами, более того, она сама может использовать подобные средства и формы выражения философской мысли.
Рациональная философия стоит на страже здравого смысла. Да, его горизонт и разрешающая способность весьма ограничены, но он несёт в себе глубинные факторы рациональности, выработанные в ходе биологической эволюции, антропогенеза и всей истории человечества. Попрание здравого смысла – слишком редко симптом гениальности, но сплошь и рядом выражение болезни разума или натужного фиглярства, эпатажа, суперпретенциозности, этих типичных способов компенсации творческой импотентности.
Рациональная философия отдаёт себе ясный отчет, что человеческий разум подвержен патологическим отклонениям (в силу действия генетических, социальных, психологических и других факторов). Ему свойственны различные виды пограничных состояний и акцентуаций. Всё это в известной мере приложимо и к философскому разуму. В наше время в нём стали заметно проявляться шизоидные, депрессивные и невротические тенденции. Рациональная философия призвана противостоять этим тенденциям, выполнять своего рода терапевтическую функцию, служить основанием реализма и источником жизнеутверждающих идей в системе культуры. Она должна содействовать творчеству новых жизнеутверждающих ценностей и смыслов, а главное сохранению старых, проверенных всей историей человечества.
– Как вы относитесь к попытке М. Н. Эпштейна основать новую философскую науку (наряду с онтологией и гносеологией) – потенциологию, в рамках которой субстанциализируется категория возможного?
– К сожалению, я не знаком с этими работами М. Н. Эпштейна. Но когда я слышу о создании «новой философской науки» (да ещё «наряду с онтологией и гносеологией»), то у меня возникают, мягко говоря, сложные чувства, которые (чтобы не обидеть автора) я предпочитаю не выражать словесно. Ну, сказали бы, что автор разработал новую концепцию возможного. Тоже звучит гордо! Но если утверждают, что это «новая наука», и она выдвигается в таком же ранге как онтология и наряду с ней, то это представляется мне некорректным. Основная категориальная структура философского знания четырёхмерна, она включает категории онтологического, гносеологического, аксиологического (ценностного ) и праксеологического (активность – интенциональность, воля, целеполагание и др.). Соответственно можно говорить о четырёх основных типах философских проблем. Указанные категории логически нередуцируемы друг к другу, но взаиморефлексируемы . Это означает следующее. В сложных случаях, когда мы утверждаем, что нечто существует или не существует, мы обязаны подвергнуть наши утверждения, как минимум, гносеологической рефлексии, то есть исследовать те познавательные средства, с помощью которых мы описываем то, что полагаем существующим или несуществующим. Но часто возникает необходимость подвергнуть эти утверждения также аксиологической и праксеологической рефлексии. Только тогда наши утверждения могут обрести основательность. В этом отношении категория возможного несёт в себе не только онтологическое содержание, но вместе с тем и гносеологическое, аксиологическое и праксеологическое. Поэтому проблема «потенциологии» в духе Эпштейна предполагает исследование возможного, а тем самым и будущего во всех четырёх планах и интеграцию полученных результатов в единой концептуальной структуре. Говорят, что будущее непредсказуемо. Смотря какое. Некоторое будущее предсказуемо, даже очень, например, что все мы обязательно завершим свой земной путь.
– Именно в силу своей непредсказуемости возможное и приобретает статус субстанции? К тому же Эпштейн различает понятие «потенция» и понятие «возможное», гипостазируя последнее до инвариантной модальности.
– Удачи ему.
– Как вы охарактеризуете американскую философию сознания? Не кажется ли вам, что совсем скоро американцы накопят такую критическую массу информации, что проблема сознания обрушится? И как вы можете прокомментировать пафос философа В. В. Васильева, который столь истово пропагандирует американскую философию сознания (на философском факультете МГУ)?
– Лучше говорить не об американской, а об англоязычной философии сознания, так как многие ведущие представители этого направления живут в Англии, Австралии и других странах. Не будет большой погрешности, и в том случае, если мы будем вести речь о концепциях сознания в аналитической философии. Я давно слежу за их развитием, написал критические статьи, посвящённые анализу работ таких известных философов, как Т. Нагель, Д. Деннет, Дж. Сёрл, Д. Чалмерс. В моей книге «Информация, сознание, мозг» две главы представляют критический обзор раннего этапа развития этого направления – концепций «научного материализма», «элиминативного материализма», «функционального материализма», «эмерджентистского материализма» (Г. Фейгл, Дж. Смарт, Д. Армстронг, Р. Рорти, П. Фейерабенд, Дж. Марголис и др.). Действительно, за полувековой период накоплен колоссальный объём литературы – многие сотни книг, десятки тысяч статей. Но никаким «обрушением» проблеме сознания это не угрожает. Правда, бросается в глаза контраст между столь большим количеством публикаций и концептуальными результатами, которые, на мой взгляд, довольно скромны. Однако продолжаются острые и содержательные дискуссии, они создают движение мысли. Ознакомление с нынешним состоянием разработки проблемы сознания в аналитической философии крайне важно для тех, кто интересуется этой проблемой. Ведь ни одно другое направление современной философии не занимается проблемой сознания столь масштабно и систематично, причём именно в русле классических традиций. В нём доминирует материалистический и сциентистский подход. В этом его слабые и сильные стороны. Слабые, поскольку многомерная проблема сознания сильно уплощается, за скобки выносятся её смысложизненные, экзистенциальные, социальные и социокультурные планы. Сциентистская установка ведёт к редукционистской стратегии в объяснении сознания, а это, по моему убеждению, тупиковый путь, так как из сознания изымается самое главное – субъективная реальность. В рамках аналитической философии разработаны два типа редукционизма – физикалистский и функционалистский. Важно отметить, что идея функционализма, которая допускает нередукционистские истолкования и приложения, сыграла позитивную роль в развитии когнитивной науки и в разработке проблематики искусственного интеллекта. В этом я вижу позитивный аспект аналитической философии. В последнее время среди её представителей усиливается тенденция нередукционистского подхода к объяснению сознания, что представляет определённый интерес.
Теперь о В. В. Васильеве, который «истово пропагандирует американскую философию сознания» на философском факультете МГУ. Если отбросить слова «истово пропагандирует», то, как заведующий кафедрой зарубежной философии, он поступает правильно, придавая изучению аналитической философии важную роль. Ведь она представляет одно из самых мощных направлений современной философии, внёсших значительный вклад в разработку гносеологической проблематики, в философию и методологию научного познания (это относится, как я уже отмечал, и к ряду аспектов проблемы сознания). Уже поэтому выпускник философского факультета МГУ должен быть обязательно знаком с аналитической философией, а ей, насколько мне известно, уделяли на факультете крайне недостаточное внимание. Между тем пройти школу аналитической философии в высшей степени полезно (сужу по себе!). Она учит строгости мысли, логической последовательности, доказательности, умению чётко аргументировать, правилам критического анализа, говоря коротко – интеллектуальной ответственности. Эти качества крайне важны для современного философа, их не хватает авторам велеречивых, размашистых, расплывчатых текстов. В этом году у нас впервые под редакцией М. В. Лебедева и А. З. Черняка издано учебное пособие по аналитической философии (Аналитическая философия. – М., 2006. – 624 с.). Думаю, что оно будет весьма полезно для студентов философского факультета и не только для них.
– В чём оригинальность вашего информационного подхода к проблеме «сознание и мозг»?
– Этот подход предлагает возможный вариант теоретического решения классической проблемы «сознание и мозг», то есть ответ на два ключевых вопроса:1) как объяснить связь явлений сознания (субъективной реальности) с мозговыми процессами, если первым нельзя приписывать пространственные и другие физические свойства (массу, энергию), а последние ими необходимо обладают; 2) как объяснить каузальную функцию явлений субъективной реальности по отношению к телесным процессам, если первым нельзя приписывать массу, энергию и другие физические свойства (то, что мои мысли и желания способны вызывать движение моей руки, очевидно, как и то, что существует моё или ваше волевое усилие и феномен свободы воли; но как это объяснить?). Многие философы, занимавшиеся этой проблемой, подчёркивают, что здесь налицо «провал в объяснении». Мой подход в развёрнутом виде предложен ещё 35 лет тому назад в книге «Психические явления и мозг» (М., 1971) и с тех пор развивался и уточнялся. Отдавая себе отчёт в том, что возможны другие варианты теоретического решения, я пока в нём не разочаровался. Он строится в форме теории: мной предлагаются три постулата, представляющие собой общепринятые в науке положения, которые не встречают эмпирических опровержений, и затем из них логически выводятся объясняющие следствия, которые относятся не только к двум указанным основным вопросам, но и к ряду других более частных вопросов с ними связанных. Всё это изложено в моих книгах и статьях.
– Кто из зарубежных учёных поддержал ваш информационный подход к проблеме «сознание и мозг»?
– Прежде всех – крупный американо-венгерский учёный-нейрофизиолог, академик Янош Сентаготаи ещё в 1976-1977 годах. Он не раз цитировал мои работы, я с ним активно переписывался. Он хотел провести в Венгрии симпозиум, специально посвящённый обсуждению моей концепции, приглашал на него ведущих западных специалистов. Трижды назначалась дата симпозиума и трижды КГБ меня не выпускал (несмотря на официальные просьбы Сентаготаи в МГУ, где я работал, а Сентаготаи тогда был Президентом Венгерской Академии наук). Поддерживал меня и американский нейрофизиолог Роджер Сперри – первооткрыватель асимметрии полушарий головного мозга, лауреат Нобелевской премии. Он даже прислал мне свою большую статью для публикации в сборнике «Мозг и разум», изданном под моей редакцией Институтом философии в 1994 году. Среди философов могу назвать Дж. Марголиса, с которым я много переписывался и книгу которого «Личность и сознание» мне удалось перевести (с помощью С. А. Блинникова и А. Ф. Грязнова) и издать в 1986 году. Эта книга, хотя и написана тяжёлым языком, является весьма содержательной, во многом поучительной, представляет позицию так называемого эмерджентистского материализма в западной философии сознания. Тем, кто у нас занимается проблемой сознания, прочесть её внимательно было бы очень полезно (чтобы не изобретать заново велосипед и чтобы расширить свой концептуальный кругозор по данной проблеме).
– Как вы прокомментируете деятельность Института экспериментальной медицины АМН СССР под руководством Н. П. Бехтеревой, которая в последнее время находит большинство ответов на научные вопросы в религиозной мистике?
– Я хорошо знал Н. П. Бехтереву, поскольку начал сотрудничать с ней и её коллективом ещё во второй половине 1970-х годов. Тогда Институт экспериментальной медицины был самым передовым научным учреждением в нейрофизиологии. Он собрал коллектив таких блестящих исследователей, как П. В. Бундзен, Ю. Л. Гоголицын, В. М. Смирнов и др. Работы, проводившиеся тогда по расшифровке кодирования информации в мозгу, не утратили и сегодня своего значения. Но в 1980 году меня раскритиковал в пух и прах журнал «Коммунист». Я обвинялся в том, что «ревизую марксистскую теорию сознания», «выступаю против азбучных истин исторического материализма», занимаюсь «злобными софистическими ухищрениями» и т. п. Такие оценки в органе ЦК КПСС тогда звучали зловеще. И Н. П. Бехтерева сразу, даже не позвонив, порвала со мной все отношения и запретила общаться со мной своим сотрудникам. Однако спустя год стала наводить мосты (поскольку, на удивление многим, я по-прежнему оставался профессором МГУ, а скандал постепенно замяли). Но с ней я больше не общался. Потом её замечательный коллектив распался, а у неё были большие семейные несчастья. Может это и послужило переменам в её мироощущении. Мне известно, что она поднимала на щит А. М. Кашпировского, других подробностей я не знаю. Она, по-моему, давно не является директором Института экспериментальной медицины.
– Вы также известны как активный участник развития каратэ в СССР. Расскажите, пожалуйста, об этой деятельности.
– Я стал заниматься каратэ в довольно позднем возрасте, но мне повезло с учителем. Им стал Владимир Елисеев – замечательный мастер каратэ и тай-цзи-цюань (он, кстати, был кандидатом психологических наук, научным сотрудником Института психологии АН СССР). Я учился у него 7 лет. Некоторые знания приобрёл, побывав в Китае. Опыт занятий каратэ для меня оказался чрезвычайно полезным. В 1986 году я получил чёрный пояс с дипломом Японской Федерации каратэ. Вскоре, благодаря поддержке академика И. Т. Фролова мне удалось создать при Философском обществе СССР Центр восточных единоборств (Иван Тимофеевич Фролов, которого я хорошо знал много лет, стал тогда Главным редактором газеты «Правда» и Секретарем ЦК КПСС, но оставил за собой пост Президента Философского общества СССР). Центр был создан по решению Правления Философского общества в условиях, когда каратэ в СССР было запрещено. В Уголовном кодексе имелась статья 219-прим, по которой за занятия каратэ давали 5 лет. Центр объединил в составе своего бюро и своих секций лидеров основных стилей каратэ и ушу, организовал свои отделения во всех союзных республиках и крупных областных центрах, вёл большую работу. Мастера и любители каратэ воспрянули духом. Мы проводили показательные выступления (однажды даже на сцене Центрального дома литераторов), издавали литературу по истории восточных единоборств, по методическим, философским, этическим, психологическим аспектам каратэ-до, проводили встречи по обмену опытом и т. д. Меня вызвали в Прокуратуру, грозно заявили, что я нарушаю закон, но когда узнали, кто является Президентом Философского общества, оставили в покое. Я был Председателем Центра до тех пор, пока в 1990 (или 1991, точно уже не помню) году не отменили злополучную статью Уголовного кодекса. Я передал Центр своему заместителю, а сам стал издавать журнал «Чёрный пояс» (неплохой был журнал!), а потом газету по восточным единоборствам. Но неудачно. Не было опыта, денег. Много лет я вёл занятия по каратэ, у меня немало учеников. До сих пор один раз в неделю я веду две группы, в которых занимаются мои приятели и их знакомые. Это помогает мне сохранять рабочий дух.
– Чем вы занимаетесь в настоящее время?
– Сейчас я готовлю книгу «Субъективная реальность и мозг: опыт теоретического решения проблемы», в которой будет жёстко изложена моя информационная теория и представлены два приложения (в первом – будут конкретизироваться отдельные положения теории и следствия из них, во втором – собраны критические статьи по аналитической философии, написанные мной в последние годы). Ещё я хочу написать большую статью по проблеме «Другого сознания» – о взаимоотношении онтологий от первого и третьего лица. Здесь встают фундаментальные вопросы диагностики другого сознания (как оно возможно?, как удостоверить субъективную реальность у другого существа?, как изучать субъективную реальность у животных?, как научиться лучше понимать Другого?). Но задачи такого рода имеют более широкий круг: постижение смысла (информации), воплощённой в определённой предметности или в физическом процессе, является фундаментальным условием в изучении живых систем, личностей, социальных явлений, объектов культуры (примером может служить такое достижение как расшифровка языка майя) Здесь перед нами задача понимания , которая носит герменевтический характер. Понимание же связано с выяснением кодовых зависимостей, предполагает расшифровку кодов. На этом пути достигнуты уже важнейшие результаты: расшифровка генетического кода, генома человека. На повестке дня расшифровка мозговых нейродинамических кодов психических явлений. Решение этой проблемы способно повлечь колоссальные по своим масштабам как позитивные, так и негативные последствия. Загадка человеческого сознания беспокоит многих исследователей, в том числе и меня многие годы.
Мне приходится уделять много времени также и научно-организационной работе. Вместе с член-корр. РАН И. Т. Касавиным мы создали в Институте философии постоянно действующий семинар «Проблемы рациональной философии» (работает уже около 4 лет, проведено 39 заседаний). Каждый месяц собираются по 30-40 человек, проводятся интересные обсуждения актуальных вопросов. Я руковожу также постоянно действующим теоретическим семинаром по методологии искусственного интеллекта (совместно с академиками РАН В. Л. Макаровым и В. А. Лекторским). Его заседания тоже проводятся ежемесячно (в помещении Центрального экономико-математического института). На нём обсуждаются ключевые теоретические вопросы междисциплинарного подхода к разработке искусственного интеллекта, среди которых важное место занимает проблематика мышления и сознания.
Беседовал Алексей Нилогов
Дата публикации: 20.04.07
Проект: Библиотека форм
© Нилогов А. 2007