Это одна из тех книг, которую читатель опасается открывать в виду близости того вопрошания, которое он в ней предполагает. Так было со мной в случае «Логик миров» (Logiques des mondes) Алена Бадью. Наконец у меня хватило мужества ее прочесть: это абсолютная классика, значительно превосходящая все опубликованное во Франции за последние десятилетия.
Существуют люди, которые вынуждены признавать несравненную силу мысли Бадью, но при всем том очень скептически относятся к его «радикальной» политической позиции и к верности маоизму. Они любят противопоставлять классическую красоту его метафизических построений его открыто революционной политической ангажированности. Проблема, как указывает концептуальная ось книги («Защита материалистической диалектики от гегемонии демократического материализма»), в том, что обе позиции неразделимы. Парафразируя Робеспьера, можно сказать, что эти фальшивые обожатели «хотели получить бы философию Бадью без философии».
Комментируя растущие отклики, которые получает мысль Бадью, Ален Финкелькраут недавно определил эту философию как «самую жестокую», «симптом возвращения радикализма и краха антитоталитаризма», что является неожиданным способом честно признать провал долгой и трудной работы «борцов с тоталитаризмом», «защитников прав человека», противников «старых левацких парадигм», «новых французских философов» вплоть до защитников «второй современности». То, что должно было умереть, то, что было изгнано и дискредитировано, возвращается и мстит. Можно понять их отчаяние: как так получилось, что после десятилетий разъяснений, академических и медийных, обращенных к тем, кто хотел услышать (да и к тем, кто не хотел ничего слышать), касательно опасности, которую представляют тоталитарные «властители дум», этот род философии возвращается в самой неистовой форме? Разве люди не поняли, что время этих опасных утопий прошло? Возникает ли стремление поддаться тоталитарному соблазну из чистого ослепления или даже из странной антропологической константы?
Мое скромное предложение состоит в том, чтобы сменить угол зрения. Как сказал бы сам Бадью, в типично платоновской манере, истинные идеи – вечны и неразрушимы: объявите об их гибели, они все равно вернуться. Бадью достаточно еще раз четко высказать свои идеи, чтобы антитоталитарная мысль показалась тем, чем она на самом деле и является, а именно пустяковым упражнением в софистике, псевдотеоретизацией самых оппортунистских страхов и инстинкта выживания. По сути, печальным знаком растущей провинциальности французской мысли на протяжении нескольких десятилетий.
Последнее время мы присутствуем при интересном конфликте во Франции (и за ее пределами), который внес раскол в ряди лаканианцев (и не только). Его предметом является статус Единого в качестве имени политической субъективности. Этот конфликт уже не раз привел к разрывам дружеских и личных отношений. По иронии он произошел внутри экс-маоистской среды (Бадью, Мильнер, Леви, Миллер, Рено, Финкелькраут) и разделил ее на два лагеря: «сионисты» и «нон-сионисты». Вопрос в следующем: является ли имя Единого результатом эмпирической политической борьбы или же оно некоторым образом укоренено в более сингулярной и субстанциональной идентичности? «Сионистская» позиция утверждает, что имя «еврей» само по себе являет сопротивление современной мировой тенденции, цель которой – дойти до конца всех пределов, включая конечность человеческого существования (в рамках «детерриториализации» и радикальной капиталистической «флуидизации»). Именно эта тенденция достигает своего апофеоза в дигитально-гностической мечте самотрансформации человека, уподобленного виртуальному программному обеспечению, которое может само перезапуститься на любом компьютере. Имя «еврей», таким образом, представляет элементарную верность тому бытию, каковым является каждый. В этой связи Франсуа Рено утверждает, что требование, в настоящее время обращенное левыми к евреям (к ним в большей степени, чем к любой другой этнической группе) состоит в том, чтобы «они уступили в своем имени» (это, конечно же, отсылка к этической максиме Лакана: «Не уступай в своем желании»).
Бадью и другие в свою очередь настаивают на верности Единому в том, как оно самоконституируется в процессе именования, каковым является политическая борьба. Эта борьба сама по себе не может, таким образом, фундироваться каким бы то ни было определенным и частным содержанием (религиозные или этнические корни и т.д.). С этой точки, зрения верность имени «еврей» – это оборотная сторона (молчаливое признание) поражения аутентичной освободительной борьбы. Таким образом, неудивительно, что именно те, кто требуют верности имени «еврей», предупреждают нас о тоталитарных опасностях любого радикального освободительного движения. С их точки зрения любая попытка преодолеть Закон универсальной Любовью (от христианства через французских якобинцев до сталинизма) неизбежно оканчивается тоталитарным террором.
Но разве не евреи-атеисты (от Спинозы до Маркса и Фрейда) представляли в истории современной Европы борьбу за универсальность? Ирония еще и в том, что в истории антисемитизма евреи представляли два чередующихся полюса: то воплощая упрямую приверженность своему сингулярному образу жизни, который исключал для них возможность доступа к статусу полноправного гражданина внутри того государства, в котором они жили; то представляя «бездомных», блуждания и универсальный космополитизм, равнодушный к любой частной этнической форме. Эта борьба внутренне присуща самой еврейской идентичности.
Может быть, сейчас эта борьба актуальнее, чем когда бы то ни было? Она вводит в игру, с одной стороны, верность мессианскому импульсу на благо универсального освобождения, с другой стороны, «политику реактивного страха» (реактивного в ницшеанском смысле), которая упорствует в сохранении той или иной частной идентичности. Экспертное управление и деполитизированная координация интересов образуют сегодня нулевую степень политического. Страх в таком случае оказывается единственным способом вдохнуть немного страсти в это поле, активно мобилизовать людей: страх эмигрантов, людей других рас, религий, страх преступности, страх безбожной сексуальной развращенности, страх Государства (из-за слишком высоких налогов и выплат), страх экологических катастроф, страх домогательств (по этой причине политическая корректность – образцовая либеральная форма политики страха). Эта (пост)политика всегда опирается на пугающее объединение испуганных людей. Неудивительно, что в этих условиях большинство французских «борцов с тоталитаризмом» спешат сплотиться вокруг Саркози.
Таким образом, я хотел бы поприветствовать не только философскую гениальность Бадью, но и в равной мере неразрывно связанную с ней политическую отвагу.
Источник - Libération
Перевод - Инна Кушнарева
Дата публикации: 29.03.07
Проект: Реактор
© Жижек Славой 2007