Ноам Чомски призвал народ голосовать за Обаму «без иллюзий». Я целиком разделяю сомнения Чомски касательно реальных последствий победы Обамы: с прагматической точки зрения, вполне возможно, что Обама сделает лишь косметический ремонт, оказавшись «Бушем с человеческим лицом». Он будет проводить ту же самую политику в более привлекательном виде и, тем самым, в действительности усилит американскую гегемонию, подорванную произошедшей в годы правления Буша катастрофой.
Тем не менее, в этой реакции есть что-то глубоко неправильное – в ней отсутствует ключевое измерение. Победа Обамы не является очередным эпизодом в вечной парламентской борьбе за большинство, со всеми связанными с нею прагматическими расчетами и манипуляциями. Это знак чего-то большего. Вот почему один мой американский друг, упертый левак безо всяких иллюзий, воскликнул, когда появилось сообщение об победе Обамы: «каковы бы ни были наши сомнения, но в этот момент каждый из нас свободен и участвует во всеобщей свободе человечества!».
В «Споре факультетов» Кант задает простой, но трудный вопрос: есть ли какой-то прогресс в истории? (Он имеет в виду этический прогресс, не только материальное развитие). И приходит к выводу, что прогресс не может быть доказан, но мы способны различить знаки, указывающие, что прогресс возможен. Великая Французская революция была таким знаком, указывающим на возможность свободы: случилось ранее немыслимое, целый народ бесстрашно провозгласил свою свободу и равенство. Для Канта, скорее чем порой весьма кровавая реальность происходившего на улицах Парижа, важнее был тот энтузиазм, который события во Франции вызвали у сочувствующих наблюдателей по всей Европе и в таких далеких странах, как Гаити, где они запустили еще одно событие исторической важности: первое восстание черных рабов. Возможно, самым возвышенным моментом Французской революции стало посещение Парижа делегацией с Гаити, возглавляемой Туссэном Л’Увертюром [Toussaint l’Ouverture], которая была с энтузиазмом встречена Народным Собранием как равные среди равных..
Победа Обамы – знак истории в тройном смысле введенных Кантом signum rememorativum, demonstrativum, prognosticum. Знак, в котором отзывается память о долгом рабском прошлом и борьбе за отмену рабства; событие, которое сейчас демонстрирует перемену; надежда на будущие достижения. Скептицизм, который за закрытыми дверями демонстрировали многие обеспокоенные прогрессисты – что если, в уединении кабины для голосования снова возникнет публично отрицаемый расизм – оказался ложным. Одна из интересных вещей, касающихся Генри Киссинджера, последнего циничного Realpolitiker, заключается в том, насколько неверными оказываются большинство его предсказаний. Когда до Запада дошло известие об анти-горбачевском перевороте 1991 года, Киссинджер моментально принял новый режим как факт. Тот позорно рухнул спустя три дня. Парадигматический циник конфиденциально говорит вам: «Разве вы не видите, что всё это на самом деле только вопрос денег/власти/секса, что все эти разглагольствования о принципах и ценностях – пустая, ничего не стоящая болтовня?». Чего не видят циники, так это их собственной наивности, наивности их циничной мудрости, которая игнорирует власть иллюзий.
Причина того, что победа Обамы породила такой энтузиазм, не только в том, что, вопреки всем ожиданиям, она действительно свершилась: она продемонстрировала возможность свершения чего-то подобного. Это относится ко всем великим историческим разрывам – вспомните падение Берлинской стены. Хотя мы все и знали о прогнившей неэффективности коммунистического режима, мы не слишком верили, что он распадется – как и Киссинджер, все мы были жертвами циничного прагматизма. Победа Обамы была очевидна по крайней мере за две недели до выборов, но она все равно была воспринята как неожиданность.
Настоящая битва начинается теперь, после победы: битва за то, чтобы эта победа обрела действительное значение, особенно в контексте двух других более зловещих событий: 9/11 и актуального финансового краха – как момента истории, повторяющей саму себя, первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. Обращения президента Буша к американскому народу после 9/11 и во время нынешнего финансового кризиса выглядят как две версии одной и той же речи. В обоих случаях он призвал к частичной приостановке действия американских ценностей (гарантий индивидуальной свободы, рыночного капитализма) ради спасения самих этих ценностей. Откуда берется такое сходство?
Падение Берлинской стены 9 ноября 1989 года отметило начало «счастливых 90-х». Согласно Фрэнсису Фукуяме, либеральная демократия, в принципе, победила. Вообще считают, что эта эра пришла к своему завершению 9/11. Однако, представляется, что утопия должна умереть дважды: коллапс либерально-демократической политической утопии 9/11 не затронул экономической утопии глобального рыночного капитализма, которая должна завершиться теперь.
Финансовый кризис сделал невозможным игнорирование кричащей иррациональности глобального капитализма. В борьбе против СПИДа, голода, нехватки воды или глобального потепления мы можем распознать неотложность проблемы, но при этом всегда остается время на рефлексию, на то, чтобы отсрочить решения. Главным результатом (разрекламированным в качестве существенного успеха) встречи мировых лидеров в Бали по вопросу изменения климата стала договоренность о том, что они снова встретятся через два года, чтобы продолжить переговоры. Но при финансовом кризисе неотложность оказывается безусловной, и сразу же была найдена какая-то невообразимая сумма. Спасение вымирающих видов, спасение планеты от глобального потепления, изобретение средства от СПИДа, спасение умирающих с голода детей, – все это может подождать, а вот обращение «Спасите наши банки» – это безусловный императив, который требует непосредственной реализации и получает ее. Паника была абсолютной. Мгновенно было выстроено транснациональное и непартийное единство, все кривотолки между мировыми лидерами были моментально забыты, лишь бы не допустить катастрофы. (Кстати, столь превозносимая «двухпартийная система» означает именно то, что демократические процедуры de facto были приостановлены). Возвышенно огромная сумма денег была потрачена не на какую-то ясную «реальную» задачу, а на то, чтобы «восстановить доверие» на рынках, то есть ради проблемы, сводящейся к верованию. Нужно ли нам какое-то еще доказательство того, что Капитал является Реальным наших жизней, Реальным, чьи требования более абсолютны, нежели даже самые насущные требования нашей социальной и естественной реальности?
Сравните 700 млрд. долларов, потраченных на стабилизацию банковской системы одними только Соединенными Штатами, с 22 миллиардами, выделенными богатыми нациями в помощь бедным нациям для борьбы с продовольственным кризисом, из которых доступными оказались только 2,2 млрд. Вина за продовольственны кризис не может быть возложена на обычных виновников – коррупцию, неэффективность или государственный интервенционизм. Даже Билл Клинтон признал, что «мы все это проворонили, включая меня», относясь к продовольствию как к товару, а не как жизненно необходимому праву бедных слоев населения. Клинтон без обиняков обвинил не отдельные государства или правительства, но долгосрочную политику Запада, навязанную Соединенными Штатами и Европейским Союзом и проводимую в жизнь Всемирным Банком, МВФ и другими международными институтами. На африканские и азиатские страны было оказано давление с тем, чтобы они отказались от предоставления государственных субсидий фермерам, что открыло путь к использованию плодородных земель для более доходного производства зерновых на экспорт. Результатом такой «структурной перестройки» стала интеграция местной сельскохозяйственной отросли в глобальную экономику: зерновые экспортировались, фермеров выбрасывали с их земель и загоняли на потогонные производства, бедным странам приходилось все больше полагаться на импорт продовольствия. Таким образом их удерживали в постколониальной зависимости, уязвимой для колебаний рынка – взлет цен на зерно (отчасти вызванного использованием зерновых при производстве биотоплива) означал голод в странах от Гаити до Эфиопии.
Клинтон прав, когда говорит, что «продовольствие не является таким же товаром, как остальные. Мы должны вернуться к политике максимальной продовольственной самодостаточности. Это безумие – думать, что мы можем способствовать развитию окружающих нас государств без увеличения их способности самостоятельно обеспечивать себя продовольствием». Здесь следует добавить две вещи. Во-первых, развитые западные страны позаботились о сохранении своей продовольственной самостоятельности посредством финансовой поддержки собственных фермеров (субсидии фермерам составляют примерно половину всего бюджета Европейского сообщества). Во-вторых, список вещей, которые не являются «такими же товарами, как остальные» гораздо длиннее: помимо продовольствия (и обороны, как прекрасно знают все патриоты), туда входят вода, энергия, окружающая среда, культура, образование, здравоохранение – кто будет принимать решения на их счет, если это нельзя доверить рынку? Здесь должен быть снова поднят вопрос о коммунизме.
Передовица в журнале «Тайм» от 5 июня 2006 г. называлась «Самая убийственная война в мире» – детальный отчет о политическом насилии, которое привело к гибели в Конго четырех миллионов человек за последнее десятилетие. За публикацией не последовало обычной в таких случаях гуманитарной шумихи, пришла только пара писем читателей. «Тайм» неверно избрал жертву: им следовало и дальше писать о женщинах-мусульманках и тибетских монахах. Смерть палестинского ребенка, не говоря уже об израильтянине или американце, заслуживает в тысячи раз больше печатных знаков, чем смерть безымянного конголезца. Почему? 30 октября «Ассошиейтед пресс» сообщило: Лоран Нкунда, мятежный генерал, осаждающий столицу восточной провинции Гома, заявил, что хочет прямых переговоров с правительством по поводу его возражений против многомиллиардной сделки, предоставляющей Китаю доступ к богатым минеральным ресурсам в обмен на строительство железных и автомобильных дорог. Оставим в стороне проблемы нео-колониализма, эта сделка представляет серьезную угрозу жизненным интересам местных вождей, поскольку создаст инфраструктуру для функционирования Демократической Республики Конго в качестве единого государства.
В 2001 в ходе расследования ООН незаконного использования природных ресурсов в Конго выяснилось, что конфликт в стране разворачивается главным образом вокруг доступа к пяти ключевым минералам, вокруг их контролирования и торговли ими: колтаном, алмазами, медью, кобальтом и золотом. По данным этого расследования, эксплуатация природных ресурсов Конго местными вождями племен или иностранными армиями была «системной и систематической». Руандийская армия за 18 месяцев заработала по крайней мере 250 миллионов долларов на продаже колтана, используемого в мобильных телефонах и лэптопах. Заключительные выводы доклада гласят, что непрекращающаяся гражданская война и распад Конго «создали беспроигрышную ситуацию для всех воющих сторон. Единственным проигравшим в этом предприятии оказался конголезский народ». За фасадом этнического конфликта мы можем различить контуры глобального капитализма.
Среди самых активных эксплуататоров оказались руандийские тутси, ставшие жертвой этнического геноцида 14 лет назад. В начале этого года руандийское правительство опубликовало документы, из которых явствует, что к геноциду была причастна администрация Миттерана: Франция поддерживала план захвата власти хуту, даже снабжала их оружием ради того, чтобы восстановить свое влияние за счет англо-говорящих тутси. Демонстративное непризнание Францией обвинений в свой адрес как совершенно безосновательных было, мягко говоря, само по себе безосновательно. Если бы Миттеран предстал, пусть и посмертно, перед Гаагским трибуналом, была бы пройдена судьбоносная черта, поскольку впервые перед судом предстал бы ведущий западный политик, притязавший на роль защитника свободы, демократии и прав человека.
В последние недели была заметна удивительная мобилизация правящей идеологии, необходимая, чтобы бороться с угрозами актуальному режиму. Например, недавно французский неолиберальный экономист Ги Сорман [Guy Sorman] в интервью, данном в Аргентине, заявил, что «этот кризис будет довольно коротким». Такими речами Сорман выполняет базовый идеологический запрос, относящийся к финансовому кризису: заново нормализовать ситуацию. Как он утверждает в другом тексте, «сама эта беспрестанная замена старого новым, движимая техническими инновациями и предпринимательством, поддерживаясь правильными экономическими мерами, приносит процветание, но те, кто были оттеснены этим процессом и кто остался без работы, с полным основанием могут возражать против него» (Эта новая нормализация совмещена со своей противоположностью: паникой, спровоцированной властями ради того, чтобы подготовить публику к принятию предлагаемого и явно несправедливого решения как неизбежного.) Сорман допускает, что рынок переполнен иррациональным поведением, но он сразу же добавляет, что «было бы нелепо использовать поведенческую экономику для того, чтобы оправдать восстановление избыточного государственного регулирования. В конце концов, государство не более рационально, чем индивид, и его действия могут повлечь абсолютно деструктивные последствия». Он продолжает:
«Существенная задача демократических правительств и значимых политических деятелей в ситуации экономических циклов и политического давления состоит в том, чтобы обезопасить и защитить систему, которая столь достойно служила человечеству, и не променять ее на худшую под предлогом ее несовершенства. И потому этот урок, несомненно, один из тех, что труднее всего выразить на языке, который будет принят общественным мнением. Лучшая из всех возможных экономических систем в действительности несовершенна. Какие бы истины ни открыла экономическая наука, свободный рынок в конечном счете является лишь отражением человеческой природы, а ее едва ли можно усовершенствовать.»
Редко функция идеологии описывалась в более ясных выражениях – защищать существующую систему против любой серьезной критики, легитимируя эту систему как прямое выражение человеческой природы.
Маловероятно, что финансовый крах 2008 года станет скрытым благодеянием, пробуждением ото сна, отрезвляющим напоминанием о том, что мы живем в реальности глобального капитализма. Все зависит от того, как пройдет его символизация, какая идеологическая трактовка или история восторжествует и определит общее восприятие кризиса. Когда происходит травматическое прерывание нормального хода вещей, открывается поле для «дискурсивной» идеологической конкуренции. В Германии в поздние 20-е в конкурентной борьбе победил Гитлер, что определило нарратив, объясняющий причины кризиса Веймарской республики и пути выхода из него; в 1940 г. в борьбе за объяснение причин поражения Франции возобладал нарратив маршала Петэна. Соответственно, в переводе на старомодный язык марксизма, главная задача правящей идеологии в период настоящего кризиса навязать нарратив, который станет возлагать вину за крах не на глобальную капиталистическую систему как таковую, а на ее отклонения – недостаточное регулирование, коррупцию больших финансовых институтов.
Выступая против этой тенденции, необходимо настаивать на ключевом вопросе: какой именно «недостаток» системы как таковой открывает возможность для подобного кризиса и коллапса? Прежде всего, необходимо помнить, что исток кризиса в «великодушии»: после того, как лопнул пузырь доткомов в 2001 г., было принято решение упростить инвестиции в недвижимость, чтобы поддержать экономику и предотвратить рецессию: сегодняшний крах – это цена, которую приходится платить за то, что Соединенные Штаты избежали кризиса семь лет назад.
Опасность в том, что будет доминировать не тот кризисный нарратив, который пробудит нас ото сна, но тот, что позволить и дальше смотреть сны. И именно об этом и следует начать волноваться: не только об экономических последствиях кризиса, но и об очевидном соблазне ужесточить «войну с террором» и усилить американский интервенционизм, дабы поддержать на плаву экономику. Победа Обамы ничего не решает окончательно, но она расширяет нашу свободу и рамки принятия решений. Что бы ни случилось, она останется знаком надежды в наши мрачные времена, знаком того, что последнее слово не остается за реалистическими циниками справа и слева.
Источник - London Review of Books.
Перевод - Инна Кушнарева
Дата публикации: 18.11.08
Проект: Реактор
© Жижек Славой 2008