Ескевич Ирина

Кризис трансэкономики

Трансэкономический кризис

Любой разговор об «экономическом элементе живописи», «внутренних деньгах литературы, живописи и физики», «политической экономии знака», «экономической эффективности психической болезни», «большой политэкономии «Анти-Эдипа» или «макроэкономике чувств» подразумевает, что экономика наличествует не только на собственно «экономических» этажах, что экономикой пронизано все пространство реальности. Эта «пронизанность» (чрезвычайно сложно организованная и постоянно что-то поправляющая в себе) замечательно схватывается термином Бодрийяра «трансэкономика», объединяющим так называемую реальную экономику с экономикой за ее пределами, или, говоря другими словами, обнаруживает «реальную экономику» и «экономику, доступную зрению философов» в качестве неких сообщающихся сосудов. Между тем нынешний глобальный экономический кризис намекает на другое. Взбаламутив все пространство «реальной мировой экономики», кризис как будто никак не затронул «экономику философов». Во всяком случае философские «СМИ» о глобальном кризисе «внеэкономической экономики» молчат (например, как отреагировали на кризис те денежные деревья, что растут прямо в точках термодинамической бифуркации, или как чувствует себя в условиях экономического кризиса символический мир), как молчат и о кризисе собственно экономическом, предоставляя профессиональным экономистам разбираться с его причинами, природой и виновниками. Это обстоятельство мгновенно ставит под вопрос реальность самой трансэкономики. Если кризис не проникает на внеэкономические этажи, никак их не затрагивает, то и нет никакого сообщения между этажами, а вся «экономика философов» - лишь красиво разработанная метафора.

Между тем, едва поставив вопрос о кризисе, мы мгновенно и обнаружили его. Глобальный экономический кризис выявил себя и как кризис самой трансэкономики,  обнаружив странные пробки в трансдискурсивных экономических каналах и тем самым как будто бы поставив под сомнение всю огромную «экономическую» работу, проделанную философией 20 в. и разворачивающуюся в сложнейших, многообразно и так замысловато нюансированных ментальных массивах. Этот второй кризис и выразился как трансэкономическое бездействие, молчание, неответ.

Будем называть «экономику в собственном смысле слова», «экономику экономистов» - малой экономикой (МЭ), а «экономику, пронизывающую все внехозяйственные этажи реальности» - большой экономикой (БЭ). Целью этой небольшой статьи и является показать, что нынешний глобальный кризис есть некий жест, обращенный МЭ к БЭ, но на который БЭ встречным жестом почему-то не ответила.

В процессе разворачивания кризиса нередко можно было слышать замечания, что экономика еще не вступила в зону активного кризиса, что фаза реального кризиса ожидается через месяц-другой (но срок вступления в эту зону все время отодвигался).  Из этих замечаний легко можно сделать вывод, что та поза (очень интересная, если присмотреться к ней внимательней), в которой мы можем наблюдать МЭ, есть по сути поза ожидания, все более разочаровывающегося в осуществлении неких связываемых с кризисом больших экономических надежд.  То есть нынешний кризис скорее пассивный, или, если увидеть его чуть в другом развороте, номинальный кризис. И дальнейшее развитие событий зависит исключительно от того, пожалует ли в эти так гостеприимно раскрытые номинальные двери реальное содержание, то есть поддержит ли МЭ во главе с США (это даже хорошо, что наша аббревиатура совпала с той, что традиционно расшифровывается как «мировая экономика») ее «Большой Друг» из невидимых экономических «глубин» БЭ.

При этом мы сами постараемся изо всех сил воздерживаться от любых методологических и теоретических «глубин» и просто пойдем по поверхности МЭ в надежде выявить те места, где будем с неизбежностью и сразу очень глубоко проваливаться (а мы, разумеется, будем проваливаться). Одновременно мы позволим себе  (точнее уже позволили) известную гранжевость интонации, заключающуюся, как известно, в выборе хороших толстых металлических струн, не чувствительных к тонким нюансам, зато обеспечившим особую эффективность так называемому «грязному звуку» «Нирваны». 

Для начала посмотрим на причины кризиса глазами не теоретиков, а предпринимателей.

- Кризис? – сразу же чуть раздраженно сощурив глаза, говорит Олег С., наемный директор крупной книготорговой розничной сети, после чего выразительно фыркает.  -  Было такое впечатление, что все вокруг просто двинулись, извини. Вот все эти сети, - он машет рукой в сторону проезжаемых нами витрин, - ты думаешь, они окупаются? Нет! Я уже много лет работаю в неокупающихся, убыточных сетях. И что же? Эти сети упорно росли. Сегодня нет прибыли, говорил мне владелец, а я возьму кредит и через год открою еще пять магазинов. И через год нет прибыли? Значит, сеть еще недостаточно капитализировалась. Возьму новый кредит и открою еще десять. В последние годы эти убыточные сети очень прытко разрастались в Москве и по всей стране.

Территориальное и всякое прочее расползание убыточности, как известно, сопровождалось в российской экономике чрезмерной сверхприбыльностью отдельно взятых отраслей.

- Ну да, - говорит Максим Е., совладелец крупного завода железобетонных изделий в провинции. – Сейчас не секрет, что норма прибыли в строительной отрасли доходила до 500-600%. Даже мы, находящиеся в начале этой цепочки, имели свои 100-150%. При этом, по нашим внутренним данным, около 60% всех сделок на рынке недвижимости проводились не с целью приобретения жилья, чтобы в нем жить, а носило спекулятивный характер. Именно «спекулянты» обеспечивали нам сверхприбыли. Все знали, что это добром не кончится. Годом раньше обрушились строительные рынки Казахстана. Но никто не мог по доброй воле отказаться от прибылей, когда они шли. И, кстати, в ситуации кризиса мы обнаружили себя уже в мае-июне 2008 г., т.е. задолго до того, как его объявил «главный виновник кризиса» - США. 

Итак, на первый план выходит прибыль. В то время как экономисты-теоретики говорят нам о «наращивании финансовых диспропорций» как главной причине кризиса, в то время как международная экономическая мысль уже более полувека уверяет всех, что прибыль давно не является главным показателем экономической эффективности, уступив место таким показателям, как степень капитализированности бизнеса, его социальная значимость (создание и поддержание рабочих мест и т.д.)  и даже самовоспроизводство целого ряда «ценных» видов человеческой деятельности (последний показатель эффективности особенно нравится маркетологам и рекламщикам), предприниматели сразу указывают на единственное интересующее лично их «больное место» – прибыль. (Кстати, ведь именно отсутствие прибыли, а не финансовые диспропорции, ударили и по ведущим автогигантам мира).

Наша беседа с двумя российскими предпринимателями выявила два характерных полюса в отношении к прибыли в предкризисный период: 1) «буду развиваться вопреки любой убыточности, чувствуя, что будущее меня как-нибудь вознаградит» и 2) «после нас хоть потоп - пока есть сверхприбыли, бери». Эти полюса как раз и сошлись в поведении основных игроков финансовых, преимущественно кредитных рынков США и ряда европейских стран. Банки смело раздавали кредиты в надежде увеличить объемы прибыли, т.е. очень заботились о прибыли, и одновременно проявляли удивительную беззаботность в отношении нее же, не думая о кредитоспособности своих должников, которые тоже мало о чем думали, руководствуясь принципом «пока дают, бери».

Вообще, если посмотреть, например, на список 25 главных «виновников» мирового кризиса, который составлен The Guardian и гдечетко сформулирован «состав их преступлений», легко может создаться впечатление, что и там, на Западе, как выразился Олег С., все несколько «двинулись», что у ведущих финансистов и политиков мира и впрямь каким-то необъяснимым образом «помутился разум» (см.  http://www.inopressa.ru/article/27Jan2009/guardian/25.html). Хотя гораздо очевидней другое - это было скорее просветленное движение в сторону роста общей прибыльности экономики, движение вопреки даже собственным экономическим интересам, так что подобно Жанне д’Арк, не побоявшейся костра, некоторые из особо продвинутых финансовых гениев смело пошли на многомиллионные убытки, продемонстрировав, что экономическим субъектам тоже свойственно самопожертвование в пользу общего экономического интереса. МЭ известно из опыта, что хороший, «правильный» кризис (Великая Депрессия была, например, результатом «неправильного» кризиса) каким-то чудесным образом обеспечивает резкий подъем уровня прибыли, ее мощный приток.

Мы не оговорились, употребив слово «чудо». Ведь в экономике их хватает. Одному из них посвящена, например, небольшая работа Милтона Фридмена под названием «Оптимальное количество денег».  В этой работе признанный лидер монетаризма 20 в., лауреат Нобелевской премии в области экономики с помощью мощного формульного ряда обосновывает следующее выведенное им применительно к США конца 60-х правило, так напоминающее евангельское чудо о преумножении хлебов: если «правильным» темпом, а именно со скоростью 2% в год наращивать номинальную денежную массу, то это обеспечит приток реального богатства в страну в размере 60-100 млрд. долл. в год, что эквивалентно, как поясняет сам Фридмен, «взрывному приросту капитала на 200-600 млрд долл», причем и анализ, и выводы затрагивают исключительно внутреннюю экономику страны, вообще абстрагируясь от внешнеэкономических эффектов, - богатство «приращивается» исключительно за счет манипуляций с номинальным количеством денежной массы. То есть: «мудрое» правительство, просто допечатывая ежегодно некоторое количество денежных знаков (а издержки такого производства ничтожны, себестоимость одной стодолларовой купюры составляет, например, 4 цента) только этим обеспечивает взрывной прирост реального национального богатства (это слово употребляет сам Фридмен). Если в традиционной алхимии свинец превращается в золото, то здесь в огромные богатства превращается немножко бумаги, украшенной водяными знаками[1], главное знать чудодейственные формулы. Над Фридменом тем не менее никто не смеется. Напротив, его всячески уважают. Ученому 20 столетия за его интеллектуальную алхимию вручают Нобелевскую премию. Потому что очевидно -  взрывной прирост богатства берется не из бумаги, а прямо из интеллекта. То есть духовное, умственное богатство может прямо переливаться в реальное видимое богатство МЭ, как туда в 20 в. и было перелито немало так называемых духовных богатств, накопленных живописью, литературой, музыкой, философией. Собственно, за это Фридмена, наверное, и вознаградили признанием и чрезвычайным почитанием, что он обнаружил один из трансэкономических каналов-шлюзов (собственно денежных), по которым богатство и умудряется спокойно перемещаться по всем этажам трансэкономики, будь то хоть ее метафизический, или скажем, естественнонаучный этаж. Подробный разбор «Оптимального количества денег» - не только как документа, но и как собственно самой алхимической лаборатории интеллекта (неслучайно текст Фридмена заканчивается послесловием под названием «Заключительные шизофренические заметки») – предпринят нами во втором действии книги «Метафизика денег» (http://www.syncoptica.ru/library/book2/inhalt.htm). Не пытаясь в двух словах повторить непростой анализ, просто отсылаю всех, кому интересно, к этому тексту. Нам же пока достаточно сказанного. Признав бесценные заслуги Милтона Фридмена перед экономикой, мировое сообщество экономистов признало сам факт наличия трансэкономической миграции богатств (например, во времена Великой экономической депрессии случился, похоже, обратный переход, малая экономика спонсировала большую, т.е. интеллектуальные дискурсы, обесточив на время саму себя, за что БЭ чуть позже наградила ее так называемыми американским, немецким, японским и прочими «чудами»).

Не разрабатывая теорию трансэкономических миграций (изнутри собственно экономического дискурса это и невозможно), экономика однако научилась их чувствовать. Во-первых, в лице отдельно взятых предпринимателей-интеллектуалов, умеющих зарабатывать огромные деньги буквально из ничего – преимущественно на т.н. спекулятивных рынках (мне кажется, что внимательно изучив все странности мышления, продемонстрированные текстом Фридмена, мы как бы залезли к ним в голову, интуитивно они мыслят примерно так же – но к такому мышлению, конечно, должен быть талант). А во-вторых, в лице всей МЭ как системы. Ряд кризисов последних лет дал эмпирически почувствовать, что «правильный» кризис подобен щедрой инъекции в МЭ со стороны БЭ. И создается устойчивое впечатление, что МЭ сама спровоцировала нынешний кризис – не то чтобы осознанно, а как-то интуитивно. Просто экономику неудержимо тянет к прибыли. Но где же прибыль?

Ответ на этот вопрос тоже нужно испрашивать у трансэкономики. Только отвечает она на него крайне неохотно, но, к счастью, все-таки отвечает. К тому же Censura, кажется, благосклонна к некоторой «фантастике».  Попробуем разобрать хотя бы один, достаточно «фантастический» на первый взгляд, конкретный пример.

В 19 в. баснословно прибыльным делом, как известно, сделались «почему-то» железные дороги (мы знаем, что в первой половине 20 в. их постигла прямо противоположная участь, так что большинство государств было вынуждено их национализировать и тем самым поддерживать). Но в 19 в. вокруг строительства железных дорог начался настоящий предпринимательский ажиотаж – всюду множились акционерные общества, доходы были отличные, словно бы прибыль поступала в экономику прямо из самого процесса железнодорожного строительства. В России железные дороги сразу были осознаны как дело метафизическое и даже религиозное. Развернулись бурные, причем отнюдь не узко экономические, дискуссии. Вот что пишет, например, А.С.Хомяков в своем «Письме в Петербург по поводу железной дороги»: «Железная дорога представляет, по-видимому, две или четыре полосы, положенные от места до места; но человеческое изобретение не то, что простое создание природы. Всякое творение человека или народа передается другому человеку или другому народу не как простое механическое орудие, но как оболочка мысли, как мысль,  вызывающая новую деятельность на пользу или вред, на добро или зло. И часто самый здоровый организм нескоро перерабатывает свои новые умственные приобретения» [2].

Железная дорога как умственное приобретение (с точки зрения славянофила Хомякова, естественно, навязываемое России Западом со всей его глубоко ведущей «алгебраичностью»). Но кто бы или что бы не навязывало России это приобретение, российским предпринимателям было столь щедро за него заплачено, что не разрастись эта «Звезда Полынь» (как определяет железную дорогу в «Идиоте» Лебедев) уже просто не могла. Довольно скоро, хоть и не в России (к России мы еще вернемся), выяснилось «истинное» метафизическое предназначение железной дороги. Большинство мысленных экспериментов, который строит Альберт Эйнштейн, вводя нас в специальную теорию относительности, поставлены, как известно, на железной дороге. Именно в условиях железнодорожных мысленных экспериментов и выведены все основные положения его революционной физической теории. Например, железная дорога позволяет наглядно увидеть «тело, достаточно удаленное от других тел» (а только такое тело согласно механике может двигаться прямолинейно и равномерно), проносящимся прямо мимо наблюдателя (эти «мимо» очень щедро рассыпаны по текстам Эйнштейна). Став наглядным воплощением одной декартовой системой, прямолинейно и равномерно движущейся (скользящей) прямо по другой декартовой системе, железная дорога оказалась великолепным проводником в двоящиеся реалии физического мира, сведя стрелки ранее не пересекающихся тем: энергии и массы, инерции и гравитации, и позже, уже за рамками теорий Эйнштейна, - волны и вещества. Базой для этих слияний и выступила особая железнодорожная оптика специальной теории относительности, в которой сливаются не только «достаточно удаленное» с «предельно близким» (откровение номер один), но и отдельно взятое «тело (точка) декартовой системы» сразу со всей декартовой системой. В результате декартова система обретает удивительную гибкость и эластичность, умея в нужный момент, причем в полном объеме, сгруппироваться в одной своей точке, которую Эйнштейн так часто затем отождествляет с крайне загадочным персонажем современной физики по имени «наблюдатель», чтобы далее отождествить самого «наблюдателя» с железнодорожными шпалами (единственная наблюдательная позиция, из которой можно увидеть то, что Эйнштейн предписывает своему наблюдателю замечать), локализующими абстрактную декартову систему в транспортно-хозяйственной и тем самым экономической повседневности, на чем, конечно, «танец» декартовой системы не заканчивается. При внимательном рассмотрении невероятная алхимия специальной теории относительности Эйнштейна изумляет еще в большей  степени, чем монетарная теория Фридмена. И главным «волшебником» этой алхимии становится именно железная дорога – материализация интересной ситуации, при которой одна декартова система едет прямо по другой. (Подробно эта научная «алхимия» рассмотрена в эссе «Моя мама вся в часах»: Репортаж из грезы Альберта Эйнштейна» (http://www.syncoptica.ru/library/book1/11.htm)) Логические обстоятельства построения специальной теории относительности Эйнштейна («безупречной логически», по его словам) настолько невероятны, что тот гипноз, под которым научное сообщество с восторгом принимает его теорию (которую сам Эйнштейн, кстати, именовал теорией инвариантов и очень сердился, что это название не приживается) можно объяснить только той гигантской сверхприбылью, которую она обещает (в том числе и в религиозном плане, конечно). Ведь железнодорожная логика была привита Эйнштейном к телу теории Ньютона. Эйнштейн сам не раз признавался, что основные положения его теории посетили его при чтении и перечитывании трудов Ньютона. А о Ньютоне нам известно следующее. Он был одновременно: 1) великим физиком, 2) великим алхимиком (в алхимических кругах известным под именем Светлейший Иегова) и 3) великим монетаристом, много лет возглавляющим Лондонский Монетный двор. Известно, что он разработал какие-то свои, очень строгие правила денежной эмиссии и требовал самых суровых наказаний за любые нарушения этих правил. Отрывая этих «трех» Ньютонов друг от друга, мы старательно не видим потрясающий трансэкономический ряд: наука – алхимия  – деньги, и над всем этим – знак Иеговы, принятый Ньютоном в кругу посвященных. Реально осуществить эту физико-монетарную алхимию реальности удается при посредничестве железной дороги. А быть осознанной не просто как проходное деяние из области МЭ, а как событие глубоко религиозное, железная дорога смогла в культуре «богоизбранной страны» - России 19 в.

«Мне отмщение, и Аз воздам». Этим эпиграфом открывается, как известно, глубоко железнодорожный роман графа Льва Толстого «Анна Каренина». Все начинается на железной дороге, заканчивается железной дорогой и в известном смысле на железной дороге происходит (кстати, именно железную дорогу Левин обвиняет в столь неприятном ему «слиянии сословий», в каком-то смысле подобном тому слиянию физических реалий, о котором мы уже говорили – и не это ли реальное «физическое преображение» в железных дорогах и спонсируется?). Своего рода тайнопись железной дороги, роман именно под поезд бросает (скорее приносит в жертву, чем «наказывает») Анну Каренину, сразу после чего двойник Толстого – Левин – воссоединится с богом (и чем ему так мешала Анна?). Лев Шестов в своем всем известном эссе великолепно показывает, что такое добро для графа Толстого – а именно то, что делает ему хорошо.  И неважно, что на пути к этому хорошо пришлось бросить кого-то под поезд. Хотя… он ведь не бросал. И так «преступница», Анна Каренина совершила еще один «грех» - самоубийство.

У этого «преступления» есть один «интересный» мотив, который граф Толстой оставляет почти вне рамок своего художественно-практического исследования железной дороги, - деньги! Из всех героев и героинь романа только Анна Каренина вообще лишена собственных денег, находясь на содержании сперва у своего мужа («И есть хлеб мужа», - не преминул попрекнуть Анну Каренину муж), затем у сказочно богатого любовника Алексея Вронского («Сколько именно Вам дать рублей?» - с ужасом представляет себе его вероятный унизительный вопрос в случае их разрыва Анна). Остается совершенно непонятным, почему граф Толстой со всем его даром беспристрастного художника вообще не прорабатывает этот столь важный в рассказываемой им истории мотив. Оказавшись на грани разрыва с Вронским, Анна Каренина не может не осознавать всю степень своей униженности и беспомощности, всю горечь своей невольной материальной зависимости от него, причем не менее омерзительна для нее и мысль принять от него деньги. В случае разрыва с Вронским Анне Карениной абсолютно не на что жить. И это, очевидно, далеко не последняя из причин, бросивших героиню под поезд. Так в чем же «грех», в чем же «преступление» Анны? У нее просто… нет денег, что оказывается синонимом ее богооставленности («у неимущего да отнимется»). Деньгами (да и богом) так или иначе обеспечены судьбы всех героев романа, кроме Анны. И что же это тогда за бог? Похоже, все тот же бог «алхимической» трансэкономики, что устроит чудо «Оптимального количества денег» главы чикагской школы экономики Милтона Фридмена… И шепотом: «Неужели Мамона?...» «In God we trust», как мы помним, напечатано на долларах…

Извне необъяснимая прибыльность железных дорог в 19 в. выглядит так: сама МЭ «почему-то» щедро вознаграждала основателей акционерных обществ железных дорог (в одно из которых в конце романа так замечательно устроился брат Анны Стива, который впрочем должен был преодолеть в себе некое сопротивление – «и не мерзко тебе с этими евреями якшаться?»). Но ведь и граф Толстой, готовый снять последнюю рубашку, рвущийся раздать свое материальное имущество и т.д. и т.п., был щедро одарен на железнодорожное предприятие своего романа валютой, в античном мире известной как «таланты». Ставя рядом «Анну Каренину» и более поздний роман Толстого «Воскресение», тот же Лев Шестов недоумевает: куда подевался талант великого прозаика, оставив лишь «крошки с праздничного стола»? Просто на «Воскресение» Толстой, похоже, не был проспонсирован талантом. А его «добро» (то, что он и предъявит в судный день пред своим богом) мало отличается от того «добра», которым в обыденном русском языке обозначается «нажитое имущество», это просто другая форма того же самого добра …

Конфигурация четырех этапов одного и того же трансэкономического процесса (Ньютон, Толстой, Эйнштейн, Фридмен), как можно видеть, весьма сложна и далеко не одномерна. Восстанавливая сотрудничество чистого интеллектуального акта и реальных денег, обеспечивающее реальную прибыль материального национального богатства, она включает в себя также взаимодействие интеллекта (научная теория) и самой материальности мира, подыгрывающей ей, в итоге чего эта материальность начинает воплощаться как реальная материальная прибыль тех или иных экономических предприятий. Экскурсия в смежные с этим и, конечно, сообщающиеся с ним, трансэкономические коридоры, легко может обнаружить саму материю как прибыль, а прибыль как единственное материально-экономическое богатство (взглянув в пассив банального бухгалтерского баланса, характеризующий источники имущества хозяйствующего субъекта, легко можно обнаружить, что кроме прибыли – своей или одолженной, этого года или прошлых – там никаких других источников нет). Формула материальности, восстановленная Д.Кралечкиным в Аристотеле, - «всегда есть больше», - как нельзя лучше характеризует и прибыль - этот ставший почти «инстинктивным», то есть почти биологизировавшийся  процесс. Именно этот «инстинкт» и поставил современную МЭ в позу нынешнего экономического кризиса. МЭ всегда стремится туда, где открываются колодцы, источники трансэкономических сверхприбылей Большой Экономики реальности. На текущих из этих источников реках реальной прибыльности, предприниматели-практики выстраивают сложные системы отводящих каналов и шлюзов, строительству которых обучают, например, на МВА, пытаясь обернуть в свою личную пользу трансэкономический интерес и в итоге «засоряя» трансэкономические денежные каналы. «Правильный кризис» «наводит порядок» - сметая искусственные построения МЭ, он высвобождает естественную трансэкономическую циркуляцию прибыли,  расчищает путь  к ее источникам и тем самым обеспечивает усиление общей прибыльности МЭ, а значит, и ее исчислимого в денежных единицах богатства. Вот этим желанием, кажется, и была спровоцирована странная предкризисная политика (политика по искусственному вызову кризиса), в которой согласно приведенному в начале статьи списку «словно во сне» приняли участие президенты, премьер-министры и ведущие финансисты и предприниматели США, Великобритании и других стран. Инстинктивно, но добровольно пойдя на финансовые диспропорции, США объявили кризис. МЭ почти мгновенно отблагодарила их за это, повысив курс доллара относительно других национальных валют. И тут же стали очевидны некоторые парадоксы, которые замечательно осветил, например, авторитетный политолог и экономист, д.э.н. Владислав Иноземцев. США виноваты в кризисе, но вознаграждены возрастанием своей валюты. Но и падение валют менее развитых экономик – также хорошо для этих экономик. Чтобы поближе рассмотреть этот парадокс, попытаемся увидеть, откуда он берется.

По-прежнему удержимся от теоретизирований экономистов по поводу природы прибыли. Просто посмотрим на ту формулу, по которой она повсеместно рассчитывается, становясь узаконенной базой для начисления налога на прибыль. Валовый доход от реализации минус издержки дает прибыль от реализации. Из нее вычитаются некоторые особые издержки, которые почему-то должны вычитаться именно из этого показателя, а также ряд налогов. Получается балансовая прибыль. Из нее вычитается налог на прибыль и получается чистая прибыль. Одном словом, прибыль (П) – это доход  (Д) минус издержки (И) и некоторые налоги.  Забудем пока о налогах. Итак:

П = Д – И

Прибыль как разница между доходом и издержками может увеличиваться под воздействием перемены в курсах валют несколькими способами (общеизвестно, что сами рыночные курсы валют регулируются множеством отнюдь не экономических факторов и очень сильно отличаются от собственно экономических курсов, вычисляемых по паритету  потребительной стоимости; рыночный курс валют – отнюдь не узко экономический фактор регулирования МЭ). Например, российские сырьевые экспортеры доход получают в долларах, а издержки несут в рублях. Поэтому им выгодно иметь слабый рубль. Ослабление рубля становится синонимом роста прибыли. Это прекрасно известно Китаю, экспортирующему множество видов товаров – третьей по размеру экономике мира после США и ЕС. Уже много лет Китай придерживается политики слабого юаня, несмотря на недовольство США и ряд переговоров по этому поводу. Ослабление юаня к доллару увеличивает прибыльность экономики Китая и других стран подобной экспортно-импортной ориентированности. В свою очередь США и ЕС выигрывают от роста прибыльности кредитов (ведь большинство международных кредитов выдается в валюте), а рост прибыльности Китая и прочих стран немировых валют обеспечивает гарантии их возврата. С другой стороны ослабление рубля выгодно не только сырьевым монополистам, но и всем внутренним производителям, резко снизив конкуренцию с экспортом. Короче, всем экономикам хорошо, следует из анализа В.Иноземцева. Как это может быть? Ведь традиционно считается, что рыночное регулирование курсов валют является инструментом перераспределения «богатств» между разными национальными экономиками и беспощадной эксплуатации держателями мировых валют всех прочих. Между тем никакого перераспределения в пользу «избранных стран» в ходе нынешнего кризисного изменения курсов валют не наблюдается. Напротив, очевиден параллелизм ожидаемого роста польз всех стран, выразивших готовность поучаствовать в глобальном экономическом кризисе. Инструмент перераспределения и эксплуатации работает в данном случае в интересах всех. К концу осени – началу зимы 2008 г. мировая экономика замерла в некой выжидательной позиции: все возможные номинальные дверцы между доходом и издержками предельно и удивительно согласованно открыты, но… Но соизволит ли сквозь них прийти та Прибыль, в надежде на которую и велась вся эта большая игра? Всеми этими доступными МЭ дверцами она словно бы принялась ожидать некое удивительное событие.       

Это событие выглядит на первый взгляд совершенно невозможным и необъяснимым. Скажем, у мальчика и девочки в руках по яблоку. Мальчик отобрал у девочки яблоко. И в результате этого перераспределения в руках у каждого оказалось по два яблока.  Но если так получилось (а номинально именно так уже и получилось, а множество раз получалосьуже и реально), то между мальчиком и девочкой завязались какие-то  другие отношения, а никак не отношения перераспределения. Между тем, все видели, что мальчик сделал именно хватающий жест, только повернут этот жест, похоже, вовсе не к девочке.

В качестве такого хватающего жеста расценивают, как правило, мировую валюту, при помощи которой США, а теперь и ЕС «грабят» другие страны. И вдруг выясняется, что не грабят, а лишь приглашают к взаимовыгодному сотрудничеству, развернув сам хватательный жест куда-то из МЭ, в направлении БЭ (из узко экономического ракурса «парадоксы» нынешнего кризиса необъяснимы). Вот только «ухватить прибыль» не получилось. То ли не накоплено нужных богатств на других этажах БЭ для их перекачки в МЭ. То ли что-то случилось во взаимоотношениях БЭ и ее источников. То ли БЭ оставила исключительно за собой инициативу объявлять реальные экономические кризисы и ей очень не понравился направленный в ее сторону «хватающий» жест МЭ. А, быть может, верно и первое, и второе, и третье. Ведь «правильный», реальный кризис всегда результат взаимодействия МЭ с БЭ, несущий оздоровление и повышение боеспособности БЭ и, как следствие, дальнейший подъем МЭ. Нынешний же кризис МЭ, похоже, вывил кризис во внутренних взаимоотношениях МЭ и БЭ (ведь МЭ только видимая часть айсберга большой экономики), почему и остался по сути номинальным. И «убытки», которые сейчас несет МЭ, являются, быть может, лишь самовозвратом средств, потраченных на довольно дорогостоящую предкризисную кампанию,  развернутую МЭ одновременно во многих странах мира. БЭ же кампанию эту не поддержала. Отсюда и легкая паника.

[1] Фридмен М. Если бы деньги заговорили, М., Дело, 2002.

[2] В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией. М.: Наука, 1994. Ч.1. С. 66.

Дата публикации: 28.04.09
Проект: Библиотека форм

© Ескевич Ирина 2009 

Сайт |©2004-2007 Censura