1. В современной ситуации философия и философы не могут полагаться на собственные неотъемлемые («господские») права или же на благорасположенность социума и его определенных институций, они обязаны в своей работе указывать на ряд структурных моментов, определяющих социальные диспозиции философии. Последние связаны с закрытием классического понятия философской критики как дискурса распределения границ различных регионов. Во-первых, казавшиеся наиболее внешними и нейтральными политические и социальные решения не только инвестированы идентифицируемым философским наследием, но и активно влияют на перераспределение позиций наследников (прежде всего, представителей философии как части института образования). Во-вторых, философия сохраняет и реализует в указании на этот факт возможность воздействия на саму себя, которое, учитывая политический шлейф ее «чистой теории», позволяет не ставить себя в однозначную зависимость от тех философских институций, которые определили ее констелляцию на некотором историческом промежутке, сняв ответственность за множество политических и социальных вопросов. Другими словами, «социальная функция философии» в настоящее время заключается, прежде всего, в исследовании пространства несовпадения (синхронического и диахронического) философии и того, что называется философией, поскольку последняя все больше стремится к десоциализации и представлению мышления в качестве исходно приватного, личного, персонально-удовлетворительного.
2. Последний момент указывает на то, что описание каких бы то ни было функций философии в виде взаимодействия элементарных единиц более общего «социума» нерелевантно. В действительности мы имеем дело как с (1) использованием философских содержаний (каковое использование всегда может быть признано неаутентичным и нелегитимным), так и с (2) исходной политизацией концепта как такового (как бы ни описывать его структуру). В первом случае реализуется «архивная» (или критико-просвещенческая) функция философии, предполагающая вовлечение философа в распространившиеся по политическому и общественному пространству обсуждения, в которых философские содержания играют роль маркеров, симптомов, симуляций или инструментов ad hoc , не поддаваясь, в то же время, элиминации (по крайней мере, пока). Задача состоит в указании на невозможность последовательной элиминации и, одновременно, проблематичность тиражирования содержаний, обладающих, как правило, гораздо большим потенциалом, чем имеют в виду его непосредственные политические и аналитические импресарио. Философия, таким образом, указывает на невозможность волюнтаристского обращения с этими содержаниями и неизбежный (само)обман, следующий из принятия противоположной предпосылки на практике. Во втором случае (указании на исходную политизацию философии) необходимо каждый раз определять возможности этой политизации, ее границы и перспективы, в том числе и в их реализации в современных институтах (властной системы, системы принятия решений и т.п.). Один из характерных примеров – философско-политическое использование «справедливости» в тех крайних случаях, когда «справедливое решение» не может апеллировать к конечному набору правил или стандартов, определяющих, «что значит быть справедливым».
3. Политика концепта отличена от идеализма именно в том пункте, в котором она остается политикой, предполагая, что ни одно содержание не может выступать в качестве концептуальной тотальности, аналогичной гегелевской. Иными словами, каждый раз мы имеем иное распределение основных позиций, оппозиций и их артикуляции, которые как раз и фиксируются в концептуальной форме, одновременно и нормализующей ситуацию, и сохраняющей ее конфликтность. Функция философии в этом аспекте совпадает с функцией политики как таковой, предполагая введение в мнимо замкнутое пространство решений/концепций принципиально иных границ, способных задать иную структурацию дискурса, который по своей собственной идеологии всегда стремится к автоматизации и коллапсу.
© Кралечкин Д.Ю. 2005